Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

Воздух был сырой, но туман, царивший последние дни, вдруг испарился, и было свежо и ясно, а по небу сахарной пудрой рассыпались бесчисленные звезды – не сосчитать.

Ира продвигалась вперед неспешно, с тяжелым сердцем, вздрагивая от малейшего шороха – чувствительность ее обострилась донельзя, она будто видела и слышала озябшей кожей. Вдали завыла собака, на ее вой отозвались другие, с разных концов селения, реденькие кустики по обе стороны от тропы негромко зашелестели, как бы перешептываясь, треснула ветка – все это проникало через кожу, обостряя воображение, и женщина постепенно ускорила шаг.

Уже на подходе к запрокидывающейся набок избе Шалого она услышала, как за опавшим, клонящимся книзу кустарником кто-то жалобно плачет. Свернула в ту сторону и вскоре увидела сидящую на земле девушку, совершенно голую, если не считать смятой юбочки на бедрах. Девушка сидела к Ирине спиной, съежившись то ли от холода, то ли от страха, закрывала лицо руками и тихонько всхлипывала.

– Ты это чего? – спросила Ирина, подходя ближе, но несчастная продолжала плакать, никак не реагируя на обращение.

– А где твоя одежда? Тебя обидел кто-то? – подгоняемая любопытством и жалостью, Ира приблизилась к странной девушке почти вплотную, внимательно осмотрела ее голую спину, поникшую голову, дергающуюся в такт редким всхлипываниям, потом стянула с себя плащ и со словами:

– На вот, держи, – накинула его плачущей на плечи.

Но плащ упал на землю, прямо в грязь, и никакой девушки ни под ним, ни вообще поблизости не оказалось.

– Фу ты, чертовщина! – воскликнула Ирина как можно громче, стараясь криком заглушить захлестнувшую ее панику, схватила плащ и, даже не отряхнув его от комьев грязи, стремглав бросилась к разваливающемуся жилищу брата.

Ворвавшись в избу, она тяжело вздохнула, дождалась, пока успокоится сердцебиение, от которого буквально уши закладывало, и прошла в комнату. Там за грязным, заляпанным столом расположились Шалый и еще двое человек, таких же неряшливых. В углу рядом со столом ползал целый выводок пауков, а вдоль стен сплошными рядами стояли бутылки, пустые и полные.

– Где только берете, – недовольно сказала Ира, указывая на эти плотно сбитые ряды.

– Часть сами гоним, – с самодовольной ухмылкой ответил Шалый, словно испытывал какую-то особую гордость. – Часть в Вешненском закупаем. Там есть.

– Ну да, магазин там большой, все ездят, – Ира придвинулась к столу, но садиться не спешила. – А где деньги берете? Не работаешь же совсем.

Двое товарищей Бориски захихикали, затем один из них, шатаясь, поднялся со своего места и развязным тоном начал объяснять:

– А делятся с нами деньгами-то. Мы, милая мадам, люди видные, с нами грех не поделиться!

– На трассе вдоль железки можно поживиться, – пропитым басом сообщил второй, потом вполголоса добавил: – Если водитель муфлон, конечно…

– Понятно, – Ирина покачала головой. – Грабеж. Ты, братец, снова сесть хочешь?

– А тебе не все равно? – грубо, с явным вызовом произнес Шалый, вскидывая голову.

– Да действительно! – съязвила женщина. – Может, на сей раз хоть упекут на подольше.

– Молчи, – Шалый внезапно сник, ссутулился и опустил глаза. – Не за тем собрались.

– И верно, миленькая, – пьяный мужчина, который до этого поднялся из-за стола, подошел к Ирине, обдав ее волной удушливого, застаревшего перегара изо рта, нахально улыбнулся, демонстрируя отсутствие части зубов спереди, и совершенно бесцеремонно ухватил ее за грудь, а осоловелые глазки его при этом заблестели и радостно забегали. Ира брезгливо отпрянула, и мужичонка, лишившись опоры, рухнул на пол, при этом разбив себе нос.

С минуту он пролежал ничком, так что все забеспокоились, не помер ли, затем медленно поднялся на ноги и, указывая пальцем на гостью, залепетал:

– Видали! Она виноватая. Она!

– Это сестра моя, – грозно сказал Шалый. – Заткнись, пока второй раз нос не сломали.

Мужичонка повиновался, сел в уголочке да принялся противно хныкать.

– Ну так… что делать собрались? – спросила Ирина, вновь приблизившись к столу. На нее поглядели недоуменно, так что пришлось уточнить: – Мстить как собираешься?

– А, это, – Борис выдержал довольно продолжительную паузу, словно уже ничегошеньки не соображал от спиртного, потом заговорил, запинаясь на каждом слове: – Ну там… крест вытащить… птиц гнилых бросить. Вот он, – похлопал по плечу рядом сидящего товарища (того, который вел себя поскромнее), – он собрал, на пустыре. Несколько.

– Ой, ни ума, ни фантазии, – усмехнулась Ира. – Ваших пташек убрать – пяти минут дело. А крест вообще ерунда, его еще на памятник менять будут.

– Чего же? – не понял Бориска.

Глаза у Ирины заблестели, как раньше, обратившись двумя хищными огоньками, и она каким-то не своим, вкрадчивым голосом со звенящими в нем истерическим нотками предложила:

– Выкопать и в болоте утопить.

Ей никто не ответил.

– Вы что? Неужто три здоровых мужика… – тут она посмотрела на пьяного с разбитым носом, – ну ладно, два здоровых мужика гроб не подымут?

Забившийся в угол мужичонка скорчил недовольную мину, обидевшись на то, что его вычеркнули из списка «здоровых», но вслух ничего не сказал, побоявшись реакции Шалого.

– А зачем в болото? – поинтересовался третий тем же пропитым басом.

– А чтобы… чтобы… – тут Ирина и сама задалась вопросом: «Зачем?», – стала судорожно рыться в своих мыслях, которые так и норовили ускользнуть от нее, и наконец выдала первое попавшееся: – Чтоб не вредила никому из могилы!

Впрочем, она тут же осознала, что произнесла какую-то глупость, жутко растерялась, покраснела, а под конец и вовсе перестала понимать, зачем сюда явилась.

– Покойница же, – робко промямлил Бориска и навыворот перекрестился, явно не зная, как правильно. – Нехорошо.

«Нехорошо», – мысленно повторила Ира, потеряла вдруг всякий интерес к сомнительному предприятию, махнула рукой и сказала:

– Делайте, как знаете…

По дороге на кладбище ей и вовсе сделалось нестерпимо стыдно, и она порывалась несколько раз сбежать, но Шалый ловил ее, вел силком и грозил расправой, так что могилу в итоге показать пришлось.

Сразу после этого, не желая наблюдать за дальнейшим развитием событий, она отправилась домой. Сознание ее плыло, мутилось, обращаясь каким-то маревом, и на фоне этого марева выделялся только один вопрос, обращенный к себе самой – как можно было согласиться помогать брату, еще и в таком отвратительном деле? Ирина успокаивала себя тем, что рассудок ее помутился от горя и гнева – так было проще, чем признать, что гнилую сердцевину от отца унаследовал не один только Бориска.

То и дело мерещилась голая девица, утопавшая в собственных слезах, но Ира больше уж не подходила к ней – только ускоряла шаг да вжимала голову в плечи от скользких, ледяных прикосновений ночи к ее чувствительной коже, сквозь которую, как сквозь мембрану, внутрь организма проникал и вой собак, и шелест новорожденной листвы, и трескотня веток.