Лев Протасов - Красные озера [Publisher: SelfPub]

– Это как же, не сходят? – не понял Радлов.

– Речь нарушена. У него от кислородного недостатка в мозгу дефект, – Лука тяжело вздохнул. – Спрашивал, как Лиза. Забыл, что она умерла! Правда, потом сам же и вспомнил. И глаза у него… пустота в них какая-то.

Петр покачал головой, подумал немного и сказал:

– Слушай, должны же быть реабилитационные центры. Парень-то неглупый был, может, восстановится. С деньгами поможем, ты не переживай даже! Хоть самых лучших специалистов ищи! Я тебе из тех, что Лиза, царствие ей небесное, взяла… из них оплачу.

– Не должен ты ничего, договорились же!

– Ну не должен, что с того? Помочь-то я могу. А это, – Радлов запнулся, но быстро продолжил: – Это, знаешь, я про Лизу-то сказал, чтоб ты от помощи не вздумал отказаться.

– Спасибо, – прозвучало хрипло, у Луки от чувства благодарности комок к горлу подступил. – Спасибо, правда. Я ведь когда в комнату к нему зашел в тот вечер, увидел, что на кровати проволока висит, петличкой. Он, видимо, пытался дома об эту проволоку… До сих пор не пойму, чего меня вообще в комнату потянуло. Мне вроде как птица померещилась…

– Птица?

– Да, мне после того, как они попадали, мерещится иной раз. Так, бывает, голову повернешь и краем глаза птичий силуэт поймаешь, а прямо смотришь – нет ничего.

– От горя иногда всякое видится. По себе знаю.

Тут Петр вдруг забеспокоился, будто вспомнил что-то важное, поднялся со своего места, сказал:

– Схожу Тому проведаю, ты посиди немного, – и удалился.

Оставшись наедине с самим собою, Лука принялся размышлять, стоит ли рассказывать Радлову о странных обстоятельствах, позволивших ему отыскать сына на заболоченном участке. Впрочем, он почти сразу принял решение не касаться этой темы – собеседник-то и на птиц отреагировал до крайности сдержанно, а производить впечатление помешанного как-то не хотелось.

Радлов спустился буквально через пять-семь минут, вернулся за стол и сообщил:

– Она там черным все занавесила и свечки жжет.

– Вроде служба?

– Вроде, – Петр кивнул. – Я сказал, что ты пришел, но уж не знаю, выйдет ли. Тяжело ей сейчас, ты уж прости.

– Я же понимаю все, дочь умерла, такое за пару недель не изживется. Ты береги ее.

– Не волнуйся, сберегу уж. Я, кстати, вчера на настоящей службе был, в церкви.

– По Лизавете молебен заказывал?

– И молебен, и так, – туманно ответил Петр, но распространяться не стал. – Может, тебе тоже стоит сходить? Авось, Илья твой на поправку пойдет.

– Честно говоря, не думаю, чтобы это что-то меняло.

– Не веришь, получается?

– Получается, нет. Да и ты вроде раньше не посещал.

– Просто Лиза как умерла, – в голове Радлова зазвучали то ли извиняющиеся, то ли оправдывающиеся нотки, – я задумался. Ну и вчера, как могилу прибрал, на меня какое-то спустилось… озарение, что ли. Я собрался да поехал до Города, там на окраине храм есть старинный… Петра и Павла, кажется… там сам епископ наш иногда службу ведет.

– Здесь же монастырь ближе, на берегу-то.

– Это где Лизу нашли? Нет уж, не хочу. Да и мрачноватый он больно, я, сколько мимо ни проезжал, людей ни разу не встречал. А вчера как раз попал на проповедь епископа… как его бишь… забыл. На «Т» что-то, на языке вертится, – Радлов быстро защелкал пальцами, пытаясь вспомнить, но тщетно.

– Теофил, – подсказал Лука. – Означает «любящий бога», если не ошибаюсь.

– И все-то ты знаешь! Так вот он и говорил про вред одиночества, что если соборности нет, в искушение впасть можно. А какая же соборность, если людей вокруг нет? Я, веришь ли, вчера прямо просветлел! Разве бы я в твоем монастыре одичалом просветлел?

– Ты, может, и просветлел, а я этого Теофила именно из-за истории с монастырем знаю. Он же его и разорил, вон, в столице новый храм отгрохал, которого там отродясь не бывало, и все хоть сколько-нибудь ценные иконы туда забрал. Конечно, тут денег не светит, так и восстанавливать незачем!

– Ой, я вообще не пойму, чего ты к монастырю ходишь. Здание-то религиозное.

– Я давно не ходил. Но чтобы уединенные места любить, верить ни во что не обязательно.

– Все-таки ни во что не веришь? – продолжал допытываться Радлов.

– Петр, ты меня, конечно, извини, но ты один только раз в церковь съездил – и уже с осуждением к иным взглядам.

– Да нет, я так, не обижайся, – Радлов на миг смутился, потом внимательно оглядел Луку, столкнулся с ним взглядом, отчего-то вздрогнул, так что огромное тело его пошло волнами, и сказал с беспокойством: – Слушай, ты… через котлован шел?

– Здесь вроде иначе и не пройти.

– Нет, там просто из-за работ напылено. Умойся, а то тебе, видно, пыль в глаза задуло, я вот только заметил.

– Странно, мне ничего не мешает, – Лука потер лицо, и на руках действительно остался слой пыли.

Тогда он поднялся, подошел к кухонной раковине, ополоснул лицо и глянул в зеркало, висевшее на стене – в глазах у него плавали точки, вроде частиц сухого чернозема, но совсем немного.

– Ну, почти отмыл, – сказал Лука, возвращаясь на место. – Я, кстати, смотрю, там фундамент закладывать начали?

– Начали. Накануне же поезд приходил, с севера, видимо, база снабжения там. Стройматериалы несколько часов разгружали, ближе к ночи уже, и грузовиками к котловану свозили. Прямо мимо моего двора проезжали, забор даже задели возле сарая. Не поломали – и то хорошо.

– А как они проехали от станции и через твой дом? Выезда-то всего два, нехилый такой крюк получается.

– Так ведь гору с этой стороны взрывали, теперь узкая колея есть – для проезда хватает. И еще взрывать будут, чтобы до жилы добраться. Медь-то вся или внутри горы, или под землей.

– Да хоть бы взрывали поаккуратнее! – возмутился Лука, вспомнив аварию. – Петр, а ты же у них назначен управляющим по производству? А ты добычей не должен руководить?

– Вообще-то должен, пока завод не достроят. Он по плану где-то через полгода начнет работу и будет затем расширяться. А пока мне по идее надлежит бумажки подписывать, дирекции-то здесь никого нет, да и, кажется, вообще нет дирекции, я рассказывал.

– Про мертвецов-то? – Лука заулыбался больше обычного. – Помню, помню. Я к чему про твою должность начал: ты бы проследил за взрывами. У людей окна вылетали, про грачевник я и вовсе молчу.

– Я, видишь, только числюсь фактически. Говорю же, не жалуют меня рабочие. Вот вчера я, значит, вернулся из Города, из храма, и на подходе к дому, уже когда машину поставил, встретил бригадира, который по добыче. С ним еще один, тусклый такой. Как раз звали бумаги на стройматериалы заполнить. Я спрашиваю, нам это, мол, зачем, если ни один из нас к строительству как таковому отношения не имеет. Я же, если рассудить, управляющий производственного цеха, которого еще и в помине нет, а ты – это я бригадиру объясняю – занимаешься добычей руды. А он мне говорит, будто я, как единственный представитель руководства, обязан следить за всем, иначе на него повесят. Вроде как у него среди рабочих звание самое высокое что на стройке, что на участке добычи, вот он и отдувается за всех. И как начал, что я, мол, не справляюсь, не слежу и прочее! Я объяснить даже толком ничего не успел. А тут этот тусклый еще сплюнул мне прямо под ноги! Ну я развернулся и ушел. Сами пускай с бумажками разбираются, раз ни во что не ставят.