Роберт Блох - Рассказы. Том 2. Колдовство.

И Мартин спускается, спускается в чернильную воду на конце крючка, чтобы быть схваченным — чем? Я выясню. Брашпиль и план Мартина — он будет отомщен по своему же плану, собственным орудием. Должно быть, я слегка тронулся умом. День шел своим чередом, и я много разговаривал и смеялся про себя. В сумерках собрал снаряжение и отправился к болоту. Когда я вышел из леса Причарда, уже поднимался нездоровый ночной туман, но, несмотря на лихорадку, я продолжал идти. Я продвигался сквозь кошмар. Когда же, спотыкаясь, брел по болоту, невидимые лягушки квакали мрачную литанию. Со всех сторон тускло поднимались тонкие струйки тумана, и дымчатый морок висел над головой. Я барахтался в серой темноте, волоча за собой брашпиль. Часто приходилось погружаться по щиколотку в лужи пузырящейся слизи. Все вокруг меня в ночи дышало гнилью, разложением и смертью, и я помню, как думал, что это гнилое болото было лишь рамкой, фоном, оправой для черного камня бездонной ямы. Но туман и жар в висках объясняли подобные дикие фантазии.

Туман и лихорадка вызвали во мне невыразимое отвращение, когда я впервые узрел черные воды чернильной пропасти в центре болота. Туман и лихорадка так одурманили меня, что я монотонно ругался, привязывая брашпиль к большому бревну, стоявшему на берегу. Короткая веревка от барабана брашпиля тянулась к краю бассейна и заканчивалась зажимом. Какая-то отстраненная часть моего сознания выполняла эти операции с методической точностью, а другая часть побуждала посылать проклятия, когда я сидел на корточках в лесной темноте вздымающегося, дышащего болота.

Зыбучие пески под ногами гудели и стонали, и я вспоминаю, как в голове возникла дикая картина. Передо мной возник фантастический образ: будто я скорчился на коже какого-то гигантского чудовища, словно само болото было шкурой огромного зверя, а бездонная черная яма — крошечной ранкой в плоти, как от укола булавкой. Но и это тоже породил туман и жар.

Приготовления были завершены. Я даже не взглянул на покрытую пеной поверхность пруда — настолько был уверен в том, что должен увидеть. Теперь, когда барабан был готов к работе, а брашпиль надежно закреплен, я вгляделся в темные глубины и включил фонарик, висевший у меня на поясе. Его лучи осветили плавающее голубое тело крошечной ящерицы, монотонно покачивающееся на поверхности загадочных вод. Оно плавало, поднимаясь и опускаясь в неподвижной воде. И этот факт внушил мне ужасный страх оттого, что история бедного Мартина подтвердится.

Я уставился на мёртвое существо, борясь с мороком и лихорадкой, которые создавали серый туман в моем мозгу, пока единственной мыслью не стало паническое желание убежать. Я раскачивался на каблуках, желая с криком бежать через болото туда, где природа здорова и дружелюбна. А потом полез в карман за кусачками, найденными на столе Мартина. По какой-то абсурдной причине холод обычного металла успокоил меня. Свободной рукой я схватил голубую ящерицу. Я вытащил тело из воды в луче фонарика на берегу — и ясный желтый луч рассекла черная линия. Ящерица была привязана! Схватив зажим, лежавший неподалеку, я быстро прикрепил нить к лебедке. Потом обеими руками дернул за нить и потянул. Дрожь пробежала по телу, потому что я почувствовал ужасный, безошибочный ответ с другого конца нити! Она напряглась, дернулась в воде. Кто-то внизу тянул за нее. Кто-то рыбачил! Но кто? И как глубоко внизу? Тяга была сильной. Во внезапном отчаянии я почувствовал, как мои каблуки заскользили по берегу.

Мощные толчки приближали меня к черному краю этого темного, неподвижного пруда. Со вздохом я отпустил нить, и та нырнула обратно в воду. Перед моим мысленным взором возникла глупое, бессмысленное видение рыбака, стоящего на пристани, а затем падающего навзничь, когда улов отпускает леску. Это была идиотская картина, потому что на дне бездонного пруда не могло быть рыбака. Или он мог быть? Скоро я выясню это. Нить упала, затем достигла места, где я привязал ее к лебедке. Там она щелкнула от натяжения.

Рыбак потерял равновесие. Он попался на крючок. Я невесело рассмеялся при этой безумной мысли. Потом взялся за ручку лебедки, повернул барабан и почувствовал, как чудовищное давление натягивает нить, пока она снова не вытянулась в линию прямо в луче фонарика.

Натянутая нить в черной воде бассейна начала раскачиваться взад-вперед. Я вертел и вертел ручку лебедки; сотни, тысячи оборотов совершались в нарастающем безумии — ибо теперь я отчаянно осознавал, что каждый поворот приближал меня все ближе и ближе к тайне бездонного пруда. Внезапно лебедку заклинило. Я в ужасе уставился на нее, потом увидел, что барабан полон. Затем я прыгнул вперед и схватил остатки нити руками. Это заняло секунду, но я словно прожил год. Сквозь лихорадку и туман я увидел то, что ожидал обнаружить на конце нити.

Раздутое тело Мартина, синее и распухшее, с линией, зажатой между стиснутыми зубами… бесформенное тело ребенка, давно увязшего в слизи ямы… морское чудовище… Но нет, этого не может быть. Там, внизу, был рыбак, который ловко наживлял этот крючок и посылал прочнейшую нить вверх, чтобы ловить детей, бродяг и любопытных мужчин. Рыбак поймал Мартина и теперь запутался в своей нити. Рыбак в черном бездонном пруду; и я вытаскивал его оттуда. Лучи фонарика на берегу теперь отражались от поверхности пенистых вод, но вот они исчезли. Блики от лучей пузырились и кружились в водоворотах, и черная слизь поднималась вверх, когда я наматывал на руки режущую нить. Мне сопротивлялась неимоверная сила, и только страх заставлял меня усиливать хватку. В этот момент я с радостью отпустил бы нить, но от ужаса мои мышцы напряглись. Медленно, неумолимо я в жёлтом свете фонарика вытянул из воды последнюю часть нити.

Рыбак явился… Не помню, кричал ли я вслух, но этот звук был вызван абсолютным страхом, который звенел и разбивался в моем мозгу. Ибо я увидел существо из пруда — увидел перетянутую шею, вокруг которой была намотана нить, что и позволило вытащить Рыбака наверх. Я увидел, что заполнило шестифутовую поверхность пруда, когда оно появилось. Это была голова, которую могли породить только ночные кошмары. Не человек, не рептилия, не лягушка — тем не менее, у Рыбака были большие выпученные желтые глаза, и морда, как у ящера, покрытая зеленоватой кожей, блестевшей на фоне желтого света.

Чудовищные выпученные глаза дико закатились и расширились в агонии, когда существо открыло свою огромную пасть в беззвучном, задыхающемся вздохе. Я уставился в красную пасть с клыками, не принадлежавшими ни одному зверю, известному науке, и в этот момент меня охватило тошнотворное осознание: это и был Рыбак! Лишь на мгновение эта гигантская блестящая голова поднялась над водами пруда — потом мои руки заскользили, нить с пронзительным звоном лопнула, и рыбак с громовым всплеском слизи погрузился в бурлящие черные волны. Я тупо уставился в пруд, где успокаивалась вода. Больше я ничего не видел, и не желал видеть.