Макс Старк - По ту сторону изгороди

– Я уберу в аквариуме сегодня, – обычный ответ Антона на обычные обвинения тети Тани.

– А уже не надо, – сказала она и скрестила руки на груди, плотно сомкнула губы, приподняла брови.

Антон вопрошающе посмотрел на неё, боясь представить, что она скажет дальше. Неужели воплотила угрозы, неужели она…

– Я скормила твоего хомяка кошке. Он пискнул всего один раз, а потом кошка отгрызла его маленькую никчемную головку. – Она злорадно усмехнулась, как делают злодеи в фильмах.

– Нет, это не правда, – голос Антона дрожал. Он потупил взгляд, представляя, как было страшно хомячку, как трепетало его маленькое сердце, когда жестокая рука схватила, сдавила и бросили на пол.

– И знаешь, что я подумала в тот момент? – она прикрыла один глаз, словно от удовольствия и оскалилась, показывая желтые неровные зубы. – Я подумала, что его головка такая же маленькая, такая же никчемная, как твоя.

Антон рванул было из кухни, позабыв про дыру в футболке, скрываемую от тети Тани. Он уже не думал о себе, о возможном наказании за порванную футболку, лишь о бедном съеденном хомячке. Он устремился к стене, в надежде проскочить между ней и тетей Таней, стоящей словно стражник, охраняющий выход из кухни. Но она преградила дорогу, выставила руки, как вратарь ловящий мяч.

– Стоять! Я с тобой не закончила, успеешь еще погоревать над пустой клеткой, у тебя вся ночь впереди.

У Антона защипало в глазах, как будто где-то рядом готовили луковый суп. Он выпучил глаза, пытаясь остановить подступающие слезы, молча стоял напротив неё, ссутулившись, опустив голову, безропотно подчинявшись требованиям, но мысленно он кричал на нее, требуя уважительно относиться к хомяку, а еще поправляя «не клетка, а аквариум»!

– Покажи-ка мне футболку! Развернись, – она дернула за руку, Антон почувствовал, как в плече стрельнуло, а в глазах засверкали огоньки.

От вида дыры у неё затряслись губы и подбородок, пальцы сжались в кулаки, костяшки побелели. Она напряглась всем телом и походила на взбешенного быка, готового разорвать того, кто покажет красную тряпку. Антону даже показалось, что её глаза налились кровью.

Она кричала на него так громко, что к окнам соседнего дома подходили люди посмотреть кого убивают, а у магазина этажом ниже загудела сигнализация. Она оскорбляла, угрожала, унижала, сравнивала с различными животными, махала руками перед лицом, иногда отвешивала тумаки. Кислые слюни летели в лицо Антона, попадали на губы и в глаза, а от прокуренного дыхания свербело в носу. Антон сжимал челюсть все крепче и крепче, терпел и молчал. Слезы текли, он уже не пытался их остановить. Но плакал не из-за боли физической и не из-за криков тети Тани, а из-за своей слабости, никчемности, неспособности помочь хомячку. Теперь он понимал, почему у него нет друзей и никогда не будет. Он трус, бросающий друзей в беде.

В этом доме, в этой семье было всего одно существо не дразнящее, не унижающее и не причиняющее боль. И только что Антон лишился его.

Тетя Таня кричала бы еще долго, до тех пор, пока не потерла голос и не начала задыхаться от сухости в горле, но за Антона заступился дядя Миша. Конечно не намеренно. Просто так случилось, что именно в тот момент, когда тетя Таня в очередной раз подняла руку, чтобы ударить Антона по затылку, во входной двери заскрежетал ключ. Тетя Таня отвлеклась, повернула голову к двери, а Антон воспользовался её замешательством, протиснулся между ней и стеной и, словно затравленная крыса, поскакал вдоль плинтуса в сторону зала.

– Ну правильно, еще обои мне испачкай маслом! Свинья! – прокричала она вслед.

В зале шумел телевизор, на диване сидела Настя, сосала леденец на палочке и игриво болтала левой ногой. Она не смотрела телевизор, а ждала, когда тетя Таня закончит бранить Антона, чтобы позлорадствовать, поглядеть на его зареванное лицо и сказать какую-нибудь колкую фразу, чтобы добить его, если с этим не справилась тетя Таня.

– Получил, плакса? Поделом тебе, – она чмокнула языком, достала изо рта леденец и протянула Антону, – хочешь?

Антон еще не успел войти в свою комнату, как открылась входная дверь и на порог вошел дядя Миша. Антон не стал оборачиваться, но даже спиной почувствовал его взгляд на затылке. Если бы взглядом можно было убивать, то в голове Антона образовалась дыра размеров в пять рублей.

Он не входил в комнату, держался за ручку и украдкой от всех приглядывался к налепленному волоску между дверью и косяком. Этому приему он научился в одном из фильмов про шпионов. Если волос порван или один конец отклеился – значит дверь открывали и рылись в его вещах. В этот раз волос был цел, а значит в комнату не входили в его отсутствие, хомячок жив, а тетя Таня просто блефовала. Антон улыбнулся сквозь слезы.

– Ну как, удачно? – спросила тетя Таня и как всегда приняла из рук мужа портфель и зонтик.

– Конечно. Мы накачали эту сумасшедшую транквилизаторами, связали и заперли в одиночке. Видела бы ты её глаза, пустые, словно экран выключенного телевизора. – Он усмехнулся и чмокнул тетю Таню в щеку.

– И зачем только гоняют тебя по пустякам, – она цокнула языком, высказывая возмущение. – Можно подумать докторов не хватает.

– Ну ты же знаешь, я дежурный на этой неделе, – это он сказал неровным тоном, запыхавшись от вынужденного нагибания, чтобы развязать туфли.

– Чертов график, – протянула тетя Таня.

– Чертов график, – повторил дядя Миша излюбленную фразу.

Антон чуть повернул голову и наблюдал как тетя Таня вешала на крючок длинный, черный зонтик похожий на трость и убирала портфель в шкаф, а дядя Миша носком двигал туфли ближе к входной двери.

До определенного момента Антон не знал зачем дядя Миша каждое утро, собираясь на работу, брал с собой зонтик, ведь порой даже синоптики по телевизору говорили, что осадки не ожидаются, да и жили они не у моря и не в горах, где погода меняется внезапно. Как-то раз, глядя в окно на дядю Мишу, выходящего из арки и направляющегося к автобусной остановке, Антон решил, что зонтик нужен для того, чтобы летать по ветру, как Мэри Поппинс. Он проводил его взглядом до большой, никогда не высыхающей лужи, затем до одинокого куста сирени, до ларька с фруктами и до угла трехэтажного деревянного дома, окна которого всегда завешаны шторами, но дядя Миша так и не раскрыл зонтик и не взлетел. На следующее утро Антон вновь припал к окну, в надежде увидеть, как дядя Миша все же полетит, но чуда не произошло и на второе утро. Третье и четвертое утро прошли в таком же порядке: вышел из арки, обогнул лужу, куст сирени, прошел мимо ларька с фруктами и скрылся за углом трехэтажного дома с большой вывеской на верхнем этаже: «Продается». Антон подумал, что дядя Миша нарочно не раскрывает свой секрет, зная, что за ним наблюдают, но на пятое утро произошло то, после чего Антон перестал сидеть у окна в ожидании чуда.