Макс Старк - По ту сторону изгороди

Слез было так много, что если отжать наволочку, то наберется литровая пластиковая бутылка из-под тархуна. Антон сжимал в руке рогатку, прислонял ее к груди. Если спросить у него сейчас, как рогатка очутилась в руке, то он не сможет ответить, не сможет вспомнить как достал её из-под матраца. Он не старался унять слезы, он хотел выплакать их все, чтобы больше никогда не плакать перед Настей или её матерью, чтобы они не видели и не радовались его боли. Дрожали губы, из носа выделялась слизь, смешивалась со слезами, попадала в рот, впитывалась в наволочку и подушку. Пальцы так крепко сжимали рукоять рогатки, что онемели и похолодели. Жгло в груди, а в горле стоял плотный ком обиды и бессилия. Если бы он только мог уйти, если бы ему было куда идти, если бы он мог все бросить… Так много «если» и так мало сил чтобы преодолеть все преграды. Слезы все не кончались, а бушующие мысли только увеличивали их количество.

Он боялся за будущее, боялся до конца жизни пробыть в одиночной камере, привязанный к кровати и накаченный транквилизаторами. Еще боялся и переживал за хомяка, ведь, если Антона сдадут в больницу, то хомяка скормят кошке.

Он решил, что утром, пока все спят, возьмет аквариум и отнесет в зоомагазин. Сдаст друга, но сохранит ему жизнь. Окажись Сашка рядом, обязательно бы сказал: «друзей не предают». От мысли, что придется избавится от хомяка становилось еще хуже, хотя казалось, что хуже уже не может быть. Он закусил угол подушки, чтобы сдержать стоны и всхлипы. Никто не должен узнать, как много боли и страдания умещено в его маленькое тело. Голос брата в голове все повторял и повторял: «друзей не предают».

Он еще долго лежал скрюченный, словно кот перед грозой, мысли крутились одни и те же, но чаще проступали подталкивающие к уходу из дома. Он готов был даже жить в арке между домами, в коробке из холодильника, вместе с дядей Валей, лишь бы не видеть и не слышать нелюбящую приемную семью. Сашка давно подначивал уйти и говорил правильные слова о том, что сдерживает Антона только страх неизвестности.

Антон не заметил, как уснул, а когда проснулся за окном все еще были сумерки. Кровать деда пустовала. В аквариуме под кроватью возился хомяк, а в розетке на стене стоял гул. Антон взглянул на щель под дверью. Темно. Вышел из комнаты босиком и на цыпочках прошел в туалет.

Лоток кошки убран, но не до конца. Тетя Таня оставляла немного старого наполнителя, пахнущего мочой, чтобы кошка могла по запаху найти свой туалет. Антон повернулся к входной двери, глянул на шкафчик где лежали его кроссовки. «Ага, как же знает она где ее туалет», подумал он и спустил воду в унитазе. Над ванной, на прищепках висела стираная одежда. От нее пахло ромашками и веяло свежестью горных трав. Прям как написано на упаковке стирального порошка. Футболка Антона ближе к стене, скомканная, зажатая, словно ребенок в плотном автобусе, набитом толстыми взрослыми. Он встал на край ванной, дотянулся до футболки, сдернул ее, расправил и повесил поверх кофты Насти. Стянул её розовые носки и бросил на пол, рядом с лотком кошки. Спустился и протер носками по кошкиному туалету. Усмехнулся, вновь залез на край ванны и повесил скомканные и пахнущие кошачьей мочой носки ближе к стене.

Вышел из туалета и так же на цыпочках, стараясь не наступать на квадраты на линолеуме, побрел досыпать. Всем известно, что стоит наступить на квадрат, как поглотит лава из адского жерла вулкана.

В зале темно, но Антон уловил краем глаза фигуру на диване. Он настороженно остановился, всмотрелся. Это был дядя Миша. Он держал в руке бутылку, а во рту незажженную сигарету. Антон решил, что дядя Миша спит, и чтобы его не разбудить медленнее и тише покрался к своей комнате. «Странно, что не заметил его, когда шел в туалет», – подумал он, – «наверное, сидит там уже давно».

– Антон, подойди. – Трезвым, не заспанным голосом позвал дядя Миша.

Ничего не оставалось как подчиниться. Он встал напротив дяди Миши, гадая что тот от него хочет. Обычно, дядя Миша хотел поговорить с Антоном в двух случаях: когда был пьян или, когда его просила это сделать тетя Таня. Бутылка оставалась полной, алкоголем не пахло, а значит он был трезв.

– Сядь рядом, – попросил он.

Антон осторожно сел на край, подальше от дяди Миши.

– Ты ведь знаешь кем я работаю?

Антон кивнул, хоть и знал, что в темноте не было видно этого движения.

– И ты помнишь, как я договаривался с доктором Чеховым, о твоем лечении?

Антон шумно сглотнул и затаил дыхание. Вновь кивнул, но уже не так уверенно, как в первый раз.

– Я не буду ходить вокруг да около, скажу прямо. – Он чуть помолчал, накаляя обстановку. – Если не перестанешь выводить тетю Таню, то мне придется договориться с доктором Чеховым о приеме.

Перед глазами у Антона появились белые круги, голова закружилась. Если бы был включен свет, то он видел, как двоится телевизор и шкаф, как кружится ваза с леденцами. Дыхание перехватило, в ушах застыло эхо, а во лбу появилось давление. В одной точке, словно на лоб нажимали сильным, сухим пальцем.

– Иди, спи, – сказал дядя Миша и по-отечески потрепал Антона по голове.

Он поднялся с дивана и побрел. Ног не чувствовал, но шел. Куда не знал, вернее не думал, его вела память. Открыл дверь на автомате, даже закрыл. Лег в кровать, сжался клубочком и глядел на стену, окутанную темнотой. Так он пролежал долго. Не моргал, смотрел на стену, пока в темноте не начали прорисовываться непонятные фигуры, словно рисунки на скалах, оставленные древними людьми. Под кроватью шумел хомяк, но кроме этих звуков появились другие: скрипы, шаги, взмахи простынки, как когда-то делала мама прежде чем постелить. Антон не обращал внимания на все то, что происходило вокруг, подсознательно он знал, что засыпает, пусть при том и лежит с открытыми глазами. Мозг отключался и посылал видения из прошлого. Среди них попадались образы больницы для психически нездоровых, палаты с больными людьми, три месяца изоляции и выглядывании в небо через решетчатое окно. Эти видения посылал страх надвигающегося возвращения в больницу, только на этот раз уже не на три месяца. Толстый маленький дядька, лежащий на соседней койке говорил, что после второго раза уже не выходят на свободу. Но кроме неприятных, были добрые и хорошие видения, вперемешку с воспоминаниями из прошлого. Их посылали думы о Сашке и его словах о бегстве из дома. Он закрыл уставшие глаза и, под несмолкаемые слова брата: «друзей не предают», погрузился в прошлое, первую встречу с братом…

Ботинки скользили на влажной глине. К подошве приклеилось так много листвы и желтых сосновых иголок, что их можно было сдать в качестве домашнего задания по естествознанию. Промыть, приклеить в альбом и получить заслуженную пятерку. И никого не будет волновать, что материал раздобыт не в лесу, а на городском кладбище. Мария Петровна примет альбом из мертвых листьев и вежливо улыбнется Антону, а может даже приведет в пример остальному классу.