Макс Старк - По ту сторону изгороди

Поднял мокрый ботинок, поднес к лицу, поморщился. В носу защипало, а глаза заслезились. У шкафчика, который поставили персонально для вонючей обуви Антона, стояли лакированные красные туфли на шпильках. Их купили день назад Насти. Антон занес свой старый ботинок над туфлями и перевернул, выплескивая котиную мочу.

– Сколько раз тебе говорила, ставить свою обувь в шкаф? – передразнивая тетю Таню проговорил Антон.

Далее он швырнул ботинок об стенку и открыл дверцу второго большого шкафчика. На стене осталось пятно. Скорее всего его уже не вывести, оно подсохнет, пожелтеет и останется на память об Антоне. В шкафчике хранилась обувь тети Тани, дяди Миши и Насти. У каждого своя полка. Антон сунул руку в глубину средней полки и выудил кроссовки дяди Миши. Они конечно же были велики Антону, но зато новые и красивые. А то что велики – не беда, теперь его нога будет расти быстро и очень скоро он сможет перепрыгнуть сразу семь ступеней, а в этих кроссовках и все восемь. Глаза блестели, а уголки губ подрагивали. Пусть он сдерживал радость на лице, но в душе улыбался так широко, что ненароком мог порвать губы, если бы у души они были.

Прежде чем сунуть ноги в кроссовки, хорошенько протер ступни. Между пяткой и задником помещалось три пальца. «Всего-то» – подумал Антон и вышел в подъезд. Перед тем как хлопнуть на прощанье дверью, так, чтобы штукатурка с потолка посыпалась, он услышал голос Насти. Она напевала. Некоторые слова произносила тихо, так, что они терялись в звуках улицы из открытого окна подъезда. Но даже не разобрав всех слов, он смог вспомнить где слышал мотив. Там, у пруда, в зарослях камыша.

Он не заметил, как вошел в квартиру, прикрыл дверь и, словно завороженный песней факира змей, поплыл на кухню.

Она стояла у плиты, спиной к Антону, молчала. Часто мешала и пробовала на вкус. Нос защипало от съестных запахов, а в животе громко заурчало. «Сейчас бы съел всю кастрюлю», – подумал он. Только теперь он задался вопросом: «а зачем я сюда пришел?» и тут же нашел ответ: «конечно для того, чтобы позлить Настю, чтобы она увидела какая обувка на ногах, чтобы рассказала дяде Мише, а тот покраснел и надулся от злости и бессилия».

Настя обернулась, словно услышала мысли Антона. Ложка застыла у края кастрюли. Из нее валил густой дым, словно там варился гудрон или асфальт. Через съедобные ароматы, будоражащие желудок, заставляющие его изрыгать кислый привкус, Антон разобрал тонкий запах гнилых водорослей. Все-таки правду говорят про ил, от его вони не легко отделаться. Губы сами по себе растянулись в улыбке от мысли, что он пометил Настю, почти как кошка метила его ботинки.

– Что надо? – спросила слегка раздраженно. Ответа не требовала и не ждала. Скорее это была просьба уйти из кухни, оставить её одну.

– Ты только что пела? – спросил он.

– Чего? – уставилась не понимающе, – я по-твоему, что дурочка с какой-нибудь передачи типа «пой, детка, пой»?

Антон подумал: «показалось. Да и откуда ей знать слова той песни, её то там не было». Подошел к столу, раз уж Настя не обратила внимание на обувь, то хотя бы заберет всю еду, что найдет – не зря же он вернулся. Будет что перекусить в бегах. Черт знает, когда теперь удастся поесть.

В пакете лежало полбулки хлеба, рядом яблоко, с застывшими на красных боках блестящими капельками воды. Оно походило на то, которое съела красавица, прежде чем погрузиться в сон. Рядом с яблоком шоколадная конфета, вроде «красная шапочка» или «мишки в лесу». Антон не особо разбирался в названиях, ему нравились любые шоколадные конфеты. Когда удавалось раздобыть такую, времени на чтение оберток не было, нужно быстрей разворачивать и съедать, пока не отобрали.

Он смотрел на конфету с синей оберткой и чувствовал, как во рту скапливается слюня, словно смотрел на лимон. «С вафельной прослойкой», – подумал он.

Должно быть яблоко и конфета – обед Насти. Она могла себе позволить сначала съесть похудательное яблоко, а затем закусить сладким, восполняющим утраченные калории. А суп – если это можно назвать супом – варила для других. Сама есть его не собиралась.

Интересно, а когда она будет откусывать от конфеты, то какой запах ударит в нос: шоколада или ила? Он надеялся, что она еще долго не сможет наслаждаться запахом и вкусом еды, а во рту, в горле и носу будет стоять омерзительный дух перегнившей плоти мальчишек, убитых кикиморой.

Антон потянулся к хлебу, украдкой поглядывая на затылок Насти. Когда пальцы коснулись шуршащего пакета, замер, представил кипящую от ярости тетю Таню, узнавшую, что Антон забрал продукты. Внизу спины похолодело, в ушах загудело, а перед глазами поплыли мушки. Чуть было не убрал руку с пакета, но быстро совладал с секундной слабостью, выбросил образ тети Тани, помотал головой, прогоняя испуг, поднял хлеб и громко объявил:

– Я забираю хлеб!

Делал вид, будто его не интересовала реакция Насти, но сам поглядывал в ее сторону, пытался унять трепыхающееся сердце, привести рваное дыхание в норму, стараясь не обращать внимание на запах супа, сводящий желудок с ума.

– Мне плевать. – Она обернулась, подняла ложку ко лбу. На лице ухмылка, глаза блестели. С ложки текла зеленая капля. Она оскалилась и спросила, – хочешь попробовать мой фирменный суп?

– Нет, – растерянно ответил Антон и замотал головой, борясь с жгучим голодом. Не хватало еще Насти решить, что ему что-то от нее нужно. Лучше уж умереть с голоду, чем признаться, что хочет её суп.

– Гороховая похлебка со шпинатом, – сказала она и слизнула стекающую каплю.

Чтобы побороть желание подойти к плите, оттолкнуть Настю, вырвать из ее рук ложку и слопать все, что было в кастрюле, ему пришлось представить, что там не суп, а горячий, бурлящий, черный ил, приправленный сломанными панцирями улиток. Вот он засовывает в рот ложку, а между зубов застревает частичка футболки съеденного мальчика, а на языке комок волос, в горло попадает оторванный ноготь с ноги, впивается в желудок и загнивает. Фантазии подействовали.

У Антона заурчало в животе, на языке появился горький привкус. Ему показалось, что вот-вот вырвет прямо на стол или на Настю, уж как повезет. Наверное, желчью и кислотой с слюнями, больше нечем.

Она бросила взгляд на стол, ухмылка сменилась недовольным выражением.

– А где моё яблоко и конфета? – зрачки расширились, щеки покраснели.

Антон убрал руки за спину. Он хоть и сказал только про хлеб, но забрал всё, что лежало на столе и возвращать не собирался.

Она хищно взглянула на руки Антон, прищурилась.

– Отдавай, – повелительно сказала и двинулась на него.

Антон не шелохнулся, сжал скулы и воинственно поднял подбородок. Напряг глаза, стараясь изобразить на лице презрение и бесстрашие. И судя по удивлению, проскользнувшему в глазах Насти, у него получилось. Она словно оробела, остановилась, не зная, что предпринять. Дернула было рукой с ложкой, с желанием ударить Антона по наглой физиономии, но сдержалась. Казалось, что впервые у нее промелькнула мысль, что Антон может ответить, а получать по лицу она не хотела. А ведь он мог не просто ударить, а мог достать припрятанную банку с илом и влить ее содержимое в рот Насти. Она отступила, на лице отразился испуг.