Олег Чувакин - Мёртвый хватает живого

— Что вы, Павел Леонидович, я тут же и раздам.

— Вот эту прямоту и ценю в тебе, Гоша. Отличный вариант: раздать деньги на месте. У банка. Так и сделай. Людей там много. Многие измучены кредитами, не имеют средств на проценты. А тут и ты.

— Да, Павел Леонидович. Тут и я.

— Продолжим, — сказал генеральный.

— А вопрос с ООО «Продуктфруктстройкрой», Павел Леонидович? — спросила Софья. — Они ведь так и не поставили нам ни фрукты, ни овощи. Деньги мы им перевели в размере сорока процентов…

— Это не имеет значения, Софья. Надо любить людей и прощать людям. Это главное. А потом, я не исключаю возможность того, что «Продуктфруктстройкрой» уже раздал свои фрукты и овощи. Разве я один додумался до любви к людям? Этого не может быть. О любви говорили тысячи лет назад. «Продуктфруктстройкрой» тоже любит людей, а мы любим «Продуктфруктстройкрой».

— Как же договор о поставке? Ответственность сторон? — Да, она любит слово «ответственность». И Шурка её ответственен. А вот шеф и ребята из «Продуктфруктстройкроя», похоже, чувство ответственности утратили. — Штрафные санкции?

— Какие могут быть штрафные санкции и юридическая ответственность для тех, кто любит людей? Одно должно быть: признательность. Неужели вы прокляли бы тех, кто отдал бы вам яблоки и бананы? Не понимаю, как мы могли до сих пор так поступать с людьми: подготавливать мерзкие договоры, придумывать юридические западни, изобретать совершенно невыносимые условия деятельности: когда вместо добра поставщик вынужден был творить зло!

— Кажется, вы одобряли и подписывали эти договоры, Павел Леонидович. — Софье почему-то не было страшно спорить с шефом.

— Был мерзавцем, — коротко ответил директор. — Софья, почему вы с Шуркой… простите, с Александром, так далеко от меня сели?

— Места были заняты, Павел Леонидович… Нам здесь вполне комфортно. Мы не жалуемся.

— Вы отдалились от меня, потому что ненавидите меня? Потому что я был мерзавцем? Это справедливо. И всё же надо любить людей. И таких плохих, как я. Тем более что я встал на путь исправления.

Софья промолчала. Шурка тоже молчал. Первый зам — Софья и Шурка никогда не называли его по имени или имени-отчеству, словно открещивались от него, — сидел и глупо улыбался.

— Идём дальше, — сказал шеф. — То есть раздаём. Я не оговорился. Рубашки. Утюги. Квартиры. И гипермаркеты. Квартиру я отдам Марине. Я люблю Марину. А загородный коттедж — жене. Я люблю жену. А в «Камелиях» сегодня же объявим день бесплатной раздачи продуктов. Надежда Валентиновна, вам, как главному маркетологу, я поручаю организацию раздачи. А вас, Софья и Шурка… то есть Александр, прошу обзвонить или собрать всех поставщиков. Нужно заполнить склады — так, чтобы раздача могла продолжаться и завтра, и послезавтра. И на той неделе. И всегда. Сегодня начнётся то, что давным-давно должно было начаться. Не война всех против всех, а любовь всех ко всем. Люди давно об этом знали, но всё боялись начать.

— Почему же вы сегодня не боитесь? — спросила Софья. В напряжённой тишине вопрос её прозвучал слишком уж громко, ну и пусть. Пусть злорадствует первый зам. Она почувствовала на своей руке руку Шурки.

— Как можно бояться любить людей?

Выходит, люди боялись начать, потому что больше ненавидели, чем любили, подумала Софья и сжала руку Шурки. И тот, кто пришёл к любви, уже чужд злобы и зависти, — и он не видит злобы и зависти в других людях и потому не знает, чего ему бояться. Это либо вера, либо совершенное сумасшествие.

— Помнишь, — шепнула Софья Шурке, — шеф в пятницу сказал, ну, когда говорил, чтобы все пришли на работу не в девять, а в одиннадцать: «Хочу чувствовать себя именинником, а не эксплуататором». Может, он всё это ещё в пятницу затеял?

— Кто же его знает…

— Но чем мы будем рассчитываться с поставщиками, Павел Леонидович? — спросила она у генерального. — При бесплатной раздаче не следует ожидать коммерческой выгоды.

«Или он думает, что нам начнут бросать монеты в шапку? Как тому дорожному нищему… с белым лицом?»

— Я всё объясню поставщикам, — сказал директор. — Они тоже должны участвовать в том, что мы здесь начали. Всеобщая любовь подразумевает не только нашу любовь к поставщикам, но включает и любовь поставщиков к нам и ко всем людям в городе. В стране. На планете. Любовь — всеобща и деятельна. Все будут раздавать всем, и оттого все будут сыты, одеты и счастливы. И будут любить. И удивляться, как раньше не любили. Разве это так сложно понять? Я удивляюсь, как вы, Софья, и вы, Шурка… простите, Александр, при вашем уме и прозорливости, этого не поняли. Ладно я, старый ловелас и плут, фарцовщик советский. Но вы-то? А, я догадался. Вы всё давно поняли и всё давно хотели сделать, но без меня не могли начать и спланировать. Ах вы, мои молодцы. Ну теперь-то вместе мы горы свернём. И для начала мы уберём в торговых залах ценники. Белые ценники, жёлтые ценники, мелкооптовые и розничные. И уберём весы. Пусть люди берут в залах сколько хотят. И кассовые терминалы уберём. И противокражные системы. Боже мой, сколько гадостей мы делали людям. Наживались, обманывали, продавали несвежее, с химическими добавками, грубили. И как плохо думали о людях. Но у нас есть шанс исправиться. И надо повесить транспарант у входа в торговый зал: «Гипермаркет без цен. Всё — бесплатно». Надежда Валентиновна, займитесь этим. А вы, Софья, не откладывайте ваши звонки поставщикам. Шурка, то есть Александр, пусть договаривается о поставках, а вы организуйте встречу на высшем уровне. Пусть поставщики соберутся сегодня же. Объясните им нашу новую политику, в соответствии с которой любовь к людям важнее любви к рублям и долларам. Ничего сложного; они все обрадуются. Никакой маржи, никаких бонусов, никаких дополнительно-вымогательских оптовых скидок. Щедрость вместо жадности; любовь вместо вражды. Вот главная тема совещания. Попозже подойду и я. Мне нужно сказать о любви моей Марине. У неё такие добрые сияющие глаза. Она любит меня. Я хочу что-то сказать ей, и она хочет что-то сказать мне. А потом я вернусь, и мы обратим поставщиков в нашу веру. Во всепланетную единственную веру. Интернациональную. Господи, и почему люди понимают всё простое в самую последнюю очередь? Или вообще упрямо отказываются понимать?

— А ведь это христианство, — сказал Шурка, когда шеф наотрез отказался от подарков, велел их забрать из приёмной и раздать тем, кто в них больше нуждается. — Шеф начал раздавать имение.

Софья вышла из кабинета первой, за ней Шурка, за ним через приёмную потянулись остальные. Последним — Софья обернулась — вышел первый зам и пошёл не в кабинет к себе, а к лестнице. Он не глядел ни на кого, а любовался картой «Виза», которую держал в руке, и едва не упал с верхней ступеньки. С любовью к «Визе» не ошибёшься, подумала Софья. Первая крыса побежала с тонущего корабля. Выражение лица у первого зама было довольно странное. Необычное для него. Какое-то счастливо-безмятежное. Ну, конечно: двести десять тысяч долларов в одно мгновенье. Что-то скажут шефу собственники? Обвинят в растрате — как минимум. Его арестуют. Скрутит, как того провинившегося в чём-то военного. Софья представила шефа, говорящего о любви к людям, в наручниках.