Сергей Марьяшин - Вампир [СИ]

Он оказался очень худым. Что ж, прекрасно, подумала она. Скоро и она станет такой же ― надо лишь уговорить его провести Обращение. Он выпьет ее кровь ― почти всю, оставив лишь немного, чтобы она, трепещущая от возбуждения, могла видеть, как он прокусит острыми зубами свою тонкую точеную кисть ― и поток живительной влаги хлынет в ее жаждущие уста.

Его бледное лицо ярко белело в полумраке зала. Глаза загадочно блестели в глубине темных впадин, напоминавших две притягательно манящие черные дыры. Он заказал томатный сок. О, это был тонкий намек ― томатный сок и кровь! Она читала в «Лизе», что даже Тарантино не брезгует томатами, когда нужно изобразить ведра крови. Недоверчиво понюхав стакан, Он сказал, что сок несвежий и попросил заменить его на морковный. Официантка не могла противиться Его демонической власти и ушла на кухню.

Белла ― она назвалась так на сайте знакомств ― замерла над морковной котлеткой, обдумывая тактику обольщения. Думать было сложно, кровь от волнения ударила в голову. Она видела, как внимательно смотрит Он на нее, очевидно, видя насквозь ее душу и замечая каждую деталь, трепет и дрожь в руках, которую она безуспешно пыталась скрыть. Ей казалось, что Он даже в темноте видит, как бьется жилка на ее бледном, щедро покрытом пудрой виске.

С морковным соком тоже было что-то не так. Ему принесли воду. Официантка пыталась сопротивляться Его чарам и жалко хамила, но против воли делала все, о чем Он просил ее слабым, тихим голосом.

«Как тонко Он ведет игру», ― восхитилась она. Она вдруг поняла, что все произойдет именно сегодня. Он, конечно, с самого начала знал, что она ― та самая, избранная. Иначе Он просто не пришел бы на встречу и не ответил бы ей в интернете. Он знал об их грядущей встрече десятки лет ― знал и ждал ее, свою прекрасную Беллу, изнемогая от потусторонней тоски, неведомой жалким смертным.

Вечер шел своим чередом. Она съела котлетки, и суп, и соевые сосиски, потом прикончила имбирный компот с вегетарианскими пирожными ― и все еще оставалась голодной. Это была жажда не еды, но чуда, ― решила она. Он же потихоньку сосал свою воду, бросая на нее плотоядные взгляды.

Он объяснил свой странный выбор напитков особой диетой. Она понимающе кивнула. Кровь ― лучшая диета на свете! Он подчеркнул особо, что эта диета выводит Его за пределы человеческого общества, делает изгоем, заставляя вести странную жизнь, полную специальных ограничений. Это очень важно для Него, чтобы она поняла Его правильно и приняла Его диету и стиль жизни, если хочет с Ним дружить.

Ее сердце забилось сильнее. Вот он, сладкий момент ее триумфа! Сейчас Он откроется и призовет ее к себе!

Однако Он не спешил. Он кружил вокруг да около, все не решаясь сказать главное. Она решила помочь Ему.

― Ты обратишь меня, да? ― спросила она, пристально вглядываясь в его глубоко запавшие глаза.

― Что, прости?

― Ты ведь вампир, да? Твоя особая диета ― кровь? Ты обратишь меня, сделаешь меня такой же, как ты!

Он поперхнулся водой и долго кашлял, пытаясь стукнуть самого себя по спине. Откашлявшись, он принялся хохотать ― так громко, что люди в зале прекратили разговоры и обернулись к ним. Даже официанты остановились и уставились на них, словно на диковинных зверей в зоопарке.

― Вампир? Я ― вампир? ― повторял он, задыхаясь от смеха.

Он смеялся так громко и заразительно, что то тут, то там начали раздаваться смешки и вскоре уже весь зал ржал, словно стадо взбесившихся ослов ― ржал над ней, униженной и растоптанной Беллой!

Потом он уже не мог смеяться, а только тихонько стонал и стучал лбом об стол, повторяя: «Вампир! Вампир!» Обессилев от смеха, он вытер слезы и серьезно сказал:

― Я монотрофный сыроед. Это особый, очень строгий вид вегетарианства, когда пища принимается сырой и только один вид за раз. Зато можно есть без ограничения количества, сколько угодно. Это и есть моя особая диета.

Это был удар, который она не могла пережить. Не вампир, а жалкий задрот-вегетарианец! Плеснув ему в лицо имбирный компот, она вскочила и выбежала на улицу, давясь слезами. Этот проклятый урод посмеялся над ней, прилюдно унизил ее и растоптал ее заветную мечту! Она ненавидела его! Потом она бежала, не разбирая дороги, пока не очутилась здесь, в сквере недалеко от станции «Чистые пруды».

Ее печальный рассказ был окончен. Она замолчала, хлюпая носом и вытирая слезы.

― Как ты сказала? ― переспросил старик. ― Моно… что?

― Монотрофный сыроед! ― выкрикнула девица с отвращением. ― В википедии посмотри, дед! Хотя, ты ведь в интернете не шаришь?

Старик виновато покачал головой.

― Да что я тут с тобой болтаю, ― зло сказала она, вытирая вновь побежавшие слезы его белоснежным платком, ― ты ж ни хрена не смыслишь в современной жизни.

― И все же, ― заметил старик, придвигаясь к ней ближе и наклоняясь, ― я не исключаю, что смог бы тебе помочь. С тем, что называешь обращением.

В неверном свете фонаря его зубы хищно блеснули.

― А ну, руки убери, дедуля! ― возмущенно крикнула она, стараясь привлечь внимание редких прохожих. ― К жене своей приставай, старый козел! Хотя, куда вам ― ей небось уже сто лет в обед!

― Вообще-то, всего четыреста двадцать девять, ― обиженно заметил старик. ― Этим летом исполнится. Но она у меня еще очень ничего…

Девица не слушала его. Она вскочила, сделала последнюю затяжку четвертой по счету папироски, одним глотком допила энергетик и швырнула банку в урну, но не попала.

― Одной ногой в могиле, а все туда же ― по девочкам! Не на ту напал, педофил! ― возмущенно выпалила она, и гордо развернувшись, зашагала в сторону Чистых прудов.

Старик остался сидеть на скамейке. Его лицо выражало крайнее изумление. Он покачал головой и задумчиво повторил: «Моно… трофный… сыроед.»

― Вот уж, поистине, диковинная диета, ― сказал он и снова повторил, стараясь запомнить: «монотрофный сыроед».

Представив сцену в ресторане, особенно финал с обливанием компотом, он против своей воли захихикал. Воображение рисовало ему лицо несчастного вегетарианца, привычных ко всему официантов и хохочущую публику, и он начал смеяться все громче. В конце концов он захохотал гулким потусторонним басом, от которого по коже притихших пар на соседних скамейках побежали мурашки. Давясь от смеха, старик запрокинул голову и вдруг… взлетел. Он оторвался от скамейки и медленно воспарил вверх, продолжая смеяться и заваливаясь от хохота на спину.

Его остановил фонарь. Стукнувшись об плафон головой, старик потер макушку, лег на спину и поплыл над сквером, оглашая окрестности низким зловещим смехом. Он летел, ярко освещенный фонарем, словно плыл по поверхности теплого ласкового моря. Потом он скрылся в темной листве. Бездомная старуха, караулящая пивные бутылки возле двух мужиков, от страха вжавших головы в плечи, боязливо перекрестилась. Откуда-то сверху донеслось: «Монотрофный… аха-ха… сыро… ед, господи, я этого не выдержу!..»