Дэн Симмонс - Лето ночи

– Давай сбегаем туда, – шепотом предложил Дейл, и они с братом спрыгнули с перил на каменные ступеньки, а оттуда – на газон.

– Не уходите далеко! – крикнула им вслед мать. – Скоро пойдет дождь.

– Мы быстро, – на ходу бросил через плечо Дейл.

Мальчики пробежали по Депо-стрит, перепрыгнули через неглубокие, заросшие травой канавы, служившие в городе ливневыми стоками, и побежали под раскидистыми ветвями гигантского вяза, который, словно часовой, возвышался над улицей как раз напротив их дома.

Дейл оглянулся, впервые отметив про себя, какими надежными стражами выглядят старые вязы. Вроде бы ты просто проходишь между ними на школьный двор, но стоит это сделать – и ты оказываешься за крепостной стеной во внутреннем дворике замка.

В эту ночь Старая школа более чем когда-либо походила на погруженный в раздумье старинный замок. Отблески молний вспыхивали в незаколоченных окнах и тут же гасли. Камень и кирпичная кладка в этом свете казались позеленевшими. За аркой ворот простирался кромешный мрак.

– Вон там, – указал Лоренс.

Он остановился в шести футах от борозды, протянувшейся через площадку, как будто земля была взрыта огромным кротом или и впрямь кто-то вдруг вознамерился протянуть от школы трубопровод. Дейл даже видел холмик, прижавшийся вплотную к кирпичной стене около подвального окошка, и отходящую от него в направлении второй базы и питчерской горки еще одну полосу взрытой земли. Но примерно на половине поля борозды заканчивались.

Дейл обернулся и проследил направление борозды, стараясь определить, куда она могла привести, если бы протянулась дальше. Взгляд его уперся в крыльцо собственного дома.

Лоренс неожиданно вскрикнул и отпрыгнул назад.

Дейл круто обернулся и в коротком разрыве света увидел, как земля внезапно выгнулась, на гладкой поверхности появились комья грязи – хотя трава при этом оставалась нетронутой, – и длинная полоса борозды протянулась еще фута на четыре, до самых его кедов.

Майк кормил с ложечки Мемо, а за окнами одна за другой сверкали молнии – такие яркие, что, несмотря на занавески, в комнате становилось светло как днем. Занятие, признаться, было не из приятных. Глотать старая женщина могла, и пищеварительная система работала как положено – в противном случае бабушку нельзя было бы оставлять под присмотром домашних и пришлось бы поместить ее в дом престарелых в Оук-Хилле. Однако есть Мемо могла только протертую пищу, причем каждый раз нужно было помогать ей открывать и закрывать рот. Само глотательное движение скорее походило на внезапный приступ удушья. И разумеется, большая часть пищи оставалась на подбородке и широком нагрудничке, который повязывали старушке на время кормления.

Но Майк терпеливо справлялся с этой работой. Он кормил бабушку и одновременно, во время долгих перерывов между двумя глотками, разговаривал с ней, сообщал о маленьких домашних новостях: о том, что печатали воскресные газеты, о приближении дождя, о проделках сестер.

Внезапно глаза Мемо страшно расширились и она судорожно заморгала, пытаясь что-то сообщить. Майк часто жалел, что они не изучили азбуку Морзе еще до удара, приключившегося с бабушкой. Но откуда же им было знать, что это понадобится? Как бы то ни было, сейчас, когда Мемо моргала, потом делала паузу, снова моргала и опять впадала в неподвижность, знание азбуки Морзе пришлось бы очень кстати.

– Что случилось, Мемо? – прошептал Майк, наклоняясь поближе и вытирая салфеткой бабушкин подбородок.

Он с опаской оглянулся через плечо, ожидая увидеть темную тень за окном. Но там была лишь сплошная темнота. В следующее мгновение ее разорвала внезапная вспышка света, озарившая листья липы и поле на другой стороне улицы.

– Все в порядке, – поспешил успокоить бабушку Майк и набрал новую ложку тертой моркови.

И все же что-то было явно не в порядке. Мемо заморгала интенсивнее, а мышцы на горле так напряглись, что Майк испугался: ему показалось, что еще секунда – и бо́льшая часть ужина извергнется обратно. Он опять склонился к лицу Мемо, стараясь понять, не подавилась ли она. Нет, не похоже. А мигание тем временем превратилось в лихорадочное стаккато, – казалось, с Мемо вот-вот случится новый удар, который станет последним. Но позвать родителей он не мог: царившее за окном затишье перед бурей словно каким-то непостижимым образом сковало его движения и заморозило чувства. Майк неподвижно застыл в кресле, держа в вытянутой руке ложку и не в силах шевельнуть хоть пальцем.

Судорожное моргание неожиданно прекратилось, и глаза Мемо вновь невероятно распахнулись и застыли. И в этот же момент что-то заскреблось под половицами старого дома. Майк знал, что ничего, кроме пустого низкого лаза, там нет, но тихий звук, родившийся под кухней, в юго-западном крыле дома, становился все громче и быстро приближался. С такой скоростью не могла ползти ни кошка, ни собака. Это было что-то другое… Вот оно уже миновало кухню… Странный звук послышался в углу столовой, потом под коридором, под полом бывшей гостиной, а теперь комнаты Мемо… И наконец у самых ног Майка, под массивной металлической кроватью, на которой лежала старая женщина.

Майк глянул вниз, под свою протянутую руку, туда, где на потертом коврике стояли его кеды. Скребущий, скрежещущий звук под старыми половицами стал таким громким, будто кто-то проложил под домом рельсы и теперь катился по ним на тележке, длинным ножом или железным прутом колотя по каждой поперечной скобе или распорке. Вскоре скрежет сменился стуком и треском, как если бы то же самое лезвие теперь использовали, чтобы взломать пол прямо под подошвами кедов Майка.

Открыв рот, он неотрывно смотрел вниз, ожидая, что буквально через секунду под ногами разверзнется дыра, из нее вылезут жуткие окровавленные пальцы и схватят его за ногу. Краем глаза Майк заметил, что бабушка перестала мигать и крепко зажмурилась.

Однако ужасные звуки вдруг прекратились.

Майк вышел из оцепенения. Пальцы, все еще сжимавшие ложку, задрожали.

– Мама! Папа! Пег! – громко позвал он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на визг.

Дверь ванной комнаты, располагавшейся наискосок от спальни Мемо, распахнулась, и на пороге появился отец: подтяжки сброшены с плеч, нижняя рубашка вытащена из брюк, массивный живот навис над ремнем брюк. На ходу набрасывая на плечи халат, из родительской спальни вышла мать. По лестнице сбежала одна из сестер – правда, не Пег, а Мэри – и остановилась в проеме двери, прислонившись спиной к косяку.

На Майка посыпался град вопросов.

– Какого дьявола ты тут кричишь? – снова спросил отец, когда первое возбуждение утихло и все перестали говорить одновременно.