Роберт Блох - Киношники

Две тысячи звёзд, а то и больше, вмонтировано в тротуары на Голливудском бульваре, и каждая металлическая пластинка подписана именем кого-нибудь из киноиндустрии. Эти имена уходят далеко в прошлое, здесь все от Брончо Билли Андерсона до Адольфа Цукора.

Все, кроме Джимми Роджерса.

Имени Джимми вы не найдёте, потому что он не был звездой и даже не подвизался в эпизодических ролях — массовка, не более.

— Но я заслуживаю звезды, — говорил он мне. — Если у кого и есть на неё право, так это у меня. Я начинал здесь в 1920, совсем салагой. Если присмотреться, меня видно среди массовки в «Знаке Зорро». Я снялся в четырехстах с лишним фильмах и до сих пор в деле. Не так уж много осталось тех, кто может побить этот рекорд. Казалось бы, это даёт человеку кое-какие права.

Возможно оно и так, но Джимми Роджерс звезду не получил, а что до бравады, будто он «до сих пор в деле», то теперь ему крупно везло, если звали на кастинг раза два в год. Седые и порядком облысевшие ветераны киноинудстрии никому не нужны, разве что для сцен в салунах Дикого Запада.

Большую часть времени Джимми просто прогуливался по бульвару. Высокий, с солдатской выправкой, он выглядел несуразно в толпе туристов, гомиков и торчков. Его домашним адресом значился Лас-Палмас, какое-то место к югу о Сансета. Сам я никогда у него не бывал, но догадывался, на что это похоже: какая-нибудь клетушка вроде старых каркасных бунгало с общим двором, построенных примерно в то время, когда Джимми припёрся сниматься в кино, и стоящих до сих пор по милости Божией и немилосердному попустительству жилищных органов. Вот в каком месте Джимми проживал, но не скажешь, чтобы он там по-настоящему жил.

Джимми Роджерс жил в немом кино.

«Немое кино» на Фэрфакс-авеню — единственное место в городе, где всё ещё можно увидеть «Знак Зорро». Постоянно крутят Чаплина, в чести комедийный дуэт Лорела и Харди, а также звёзды вроде Перл Уайт, Элмо Линкольн и Гудини, блиставшие в сериалах. Сами киноленты великолепны: молодые Гриффит и Демилль, Бэрримор в «Докторе Джекиле и мистере Хайде», Лон Чейни в «Горбуне из Нотр-Дама», Валентино в «Кровь и песок» и сотни других.

Афиша меняется каждую среду, и каждый раз, в среду вечером Джимми Роджерс выкладывал свои девяносто центов кассиру, чтобы посмотреть «Черного пирата» или «Сына шейха» или «Сиротки бури».

Чтобы жить снова.

Дело в том, что Джимми ходил в кино не на Дуга, Мэри, Руди, Клару, Глорию или сестёр Гиш. Он ходил в кино, чтобы увидеть себя в толпе статистов.

По крайней мере, так мне показалось при нашей первой встрече. В тот вечер показывали «Призрака оперы», а в перерыве я вышел покурить и остановился, разглядывая фотографии кинозвёзд.

Хоть убейте, не вспомню, с чего начался разговор, но именно тогда я впервые услышал от Джимми о его четырехстах с лишним фильмах и том, что он до сих пор в деле.

— Видали меня там? — спросил он.

Я недоуменно посмотрел на него и покачал головой. Несмотря на его видавшие виды обноски и белую бороду, Джимми Роджерс был не из тех, кого сразу замечаешь в зрительном зале.

— Наверное, не рассмотрел в темноте.

— Но там же были факелы. Один нес я.

Тут до меня дошло. Он был на экране.

Джимми с улыбкой пожал плечами:

— Черт, я все время забываю. Откуда вам меня узнать. Мы снимали «Призрака» аж в двадцать пятом. Я выглядел таким юным, что гримёры приклеили мне усы и нахлобучили на меня черный парик. Тяжковато меня заметить среди катакомб — там сплошь общий план. Однако под конец, где Чейни сдерживает толпу, я виден довольно хорошо, стою на заднем плане как раз слева от Чарли Зиммера. Он там потрясает кулаком, а я размахиваю факелом. Намучились мы с той кинолентой, но эту сцену отсняли с первого раза.

Через несколько недель мы с Джимми Роджерсом увиделись снова. Иногда он появлялся на экране, хотя, по правде говоря, я никогда его не узнавал. В двадцатых он был совсем молод, а его появления в фильмах так коротки: мимолётный проблеск, нечеткое лицо, мелькнувшее в толпе.

Зато в зале Джимми присутствовал всегда, даже если не снимался в картине, и однажды вечером я узнал почему.

Снова был перерыв, и мы стояли снаружи. У Джимми уже вошло в привычку со мной заговаривать, к тому же во время фильма «Крытый фургон» мы сидели рядом.

— Разве она не красавица? — подмигнул мне Джимми — Таких женщин больше не делают.

Я кивнул.

— Вы о Лоис Уилсон? Да, она очень привлекательная.

— Нет, о Джун.

Я недоуменно посмотрел на Джимми и тут понял, что он не подмигивал. Он плачет.

— Джун Логан. Моя девушка. Это ее первая съемка, сцена нападения индейцев. Наверное, Джун тогда было семнадцать… мы друг друга ещё не знали. Знакомство состоялось двумя годами позднее, когда мы повстречались на «Первой Национальной» [1] First National Pictures — ныне не существующая американская продакшн-компания и дочернее предприятие Warner Bros., основанная в 1917 году. . Но вы, конечно, её заметили. Та блондинка с длинными кудрями.

— А, вы о ней. — Я снова кивнул. — Вы правы, она была очаровательной.

Но я солгал, потому что совсем её не запомнил, просто мне хотелось сказать старику что-то приятное.

— Здесь крутят уйму фильмов с участием Джуни. С двадцать пятого мы во многих снимались вместе. Какое-то время даже подумывали пожениться, но она пошла в гору, стала получать эпизодические роли — горничные и тому подобное — а я так и не поднялся выше массовки. Мы оба достаточно провели в кинобизнесе и понимали, что у отношений нет будущего, если один остаётся маленьким человеком, а другой метит в звёзды.

Джимми выдавил улыбку, промакивая глаза какой-то тряпкой, вероятно, в своё время бывшей носовым платком.

— Думаете, я шучу? В смысле, насчёт её карьеры? Но у нее все шло как по маслу. Ещё чуть-чуть и она бы начала играть роли второго плана.

— А что случилось?

Улыбка поблекла. Он снова моргал.

— Джуни убил звук.

— У нее был неподходящий голос?

Джимми покачал головой:

— У нее был отличный голос. Я говорил вам, ещё чуть-чуть и ей бы дали роль второго плана… к 1930 она сыграла в десятке звуковых фильмов. А затем её убил звук.

Я слышал это выражение тысячу раз, но никогда вот так. Видите ли, то, что рассказывал Джимми, не совсем соответствует действительности. Джун Логан, его девушка Джуни, была на съёмочной площадке. Шла работа над одной из тех ранних киноэпопей, в которых все говорят, поют и танцуют. Режиссёр и съёмочная группа, спасаясь от тирании стационарного микрофона, как-то приделали на операторский кран одну из первых переносных версий. Такое оборудование тогда ещё не стало стандартным, и это был эксперимент. По какой-то причине во время съёмки дубля микрофон отвалился, и кран, рухнув, размозжил Джун Логан череп.