Генри Каттнер - Рассказы. Часть 3

Да, он заплатит, и она заплатит — хотя и более сладкой валютой.

С этой мыслью, скрытой в вежливом прощании, Люк Трич поднялся на палубу подышать свежим воздухом, не испорченным этой дурацкой болтовней о тайнах и колдовстве. Он проверил курс, проследил за сменой вахты у штурвала и улегся спать, готовясь к завтрашнему действу.

Перед рассветом по небу пронеслись тёмно-серые облака, и, прежде чем он проснулся, в лазурных южных небесах уже воцарилось солнце. Окно каюты открывало красоту моря и неба, но до его ушей доносились самые неприятные звуки.

Был уже день, и матросы были пьяны. Грот, очевидно, раскупорил ром.

Выругавшись, Трич выбежал на палубу и обнаружил там бардак. «Золотой гребень» дрейфовал без управления. Смеющиеся, ликующие люди заполонили корабль, самовольно бродя вокруг или толпясь перед бочками, стоявшими на кормовой палубе. Английские морские псы отказались от своих испанских костюмов в пользу пиратских регалий или полной наготы. Трич увидел, как его стюард Сальваторе расплескивает ром на бордовый сюртук с белой окантовкой и вытирает побагровевший рот кружевным рукавом, некогда украшавшим руку португальского военного адмирала. Он увидел, как Роджер Грот, приплясывая, хлопает себя по голым татуированным бедрам плоской стороной сабли.

«Одноглазый» Сэмюэл Слу, чья черная повязка на глазу была единственной неуместной нотой в его наряде — гротескном шёлковом облачении какой-то дамы, чье обнаженное тело давно уже отдали на милость акул. Остальные ревели и выкрикивали грубые насмешки или поднимали тосты с кружками.

Трич помолчал. Солдаты нарушили дисциплину, но были в хорошем настроении, и порядок можно было восстановить. Но какое это имеет значение? Их пьянство могло бы подождать до ночи, как и планировалось, но несколько часов сейчас не имели значения.

Пусть развлекаются. А он … теперь он может спуститься вниз и найти Инес. Пират ушел, улыбаясь. Инес и ее отец смотрели в окно каюты, их глаза были затуманены недоумением.

— Что это значит, капитан? — спросил старик, когда вошел Трич.

Затем по его лицу стало ясно, что он знает ответ. Потому что Трич вошел без стука, и не как капитан Обиспо, а как Англичанин Люк — с самодовольной ухмылкой.

— Что это значит? — повторила Инес слабым голосом, который затих под пристальным взглядом Трича.

Трич рассмеялся.

— Что значит? Думаю, многое. Во-первых, вы совершили ошибку, став нашими пассажирами. Видите ли, мы сменили флаг — ибо являемся английской командой, а не испанской, и сегодня, как мне кажется, вывесим третий флаг. Вы слышали о «веселом Роджере»?

Он усмехнулся. Его поклон был насмешкой над прежней учтивостью.

— Итак, друзья мои, сегодня к вашим услугам Англичанин Люк Трич.

— Пират!

Старый испанец нахмурился и привлек Инес к себе. Она дрожала в объятиях отца, но ужас придавал ей странную красоту — прелесть испуганного олененка. Люк смотрел на нежность ее черных глаз, видел дрожь ее напряженного от страха тела. Он смотрел так пристально, что не заметил внезапного жеста старика — того, как его рука вынула из кармана крошечный золотой пузырек и поднесла к корсажу дочери.

Он посмотрел на девушку и рассмеялся. Смех сказал все. Сеньор Монтелупе понял, что не стоит тратить слова на угрозы и мольбы. Он сказал Инес Монтелупе то, что заставило ее покраснеть от стыда.

Смеясь, пират двинулся вперед. На этот раз он увидел второй жест старика — как серебряный кинжал выскользнул из рукава и высоко поднялся. Но его смех не прекратился, когда корсар выхватил саблю из ножен. Клинок полоснул испанца по запястью.

Когда он ударил, казалось, что сталь рассыпала искры, но это была всего лишь кровь, брызнувшая крошечными струйками, когда рука упала на пол каюты.

Старик вскрикнул; Люк бросился на него, поднял седобородого испанца и вытащил из каюты. Выйдя на палубу, он схватил Роджера Грота за шиворот и пнул ногой обмякшего гранда, показывая, что это его добыча.

— Развлекайся, — сказал он лейтенанту. — Я снова спускаюсь вниз.

— Повеселимся, — плотоядно повторил Грот.

Трич добродушно ударил его плашмя по лицу мокрым клинком и снова спустился по лестнице. Он вошел в каюту и увидел, что Инес все еще стоит там. Теперь она смотрела ему в лицо без дрожи. На ее лице не было страха, потому что оно застыло в смертельной неподвижности. Только глаза были живыми — настолько ужасно, напряженно живыми, что Люк Трич в ужасе уставился в их черные глубины. Его собственное лицо исказилось, словно его обожгло черное пламя, вырвавшееся из ее горящих глаз. Затем он овладел собой и двинулся вперед.

— Тебе лучше не шутить со мной, девочка, — пробормотал он.

Ее мертвое лицо озарилось мертвой улыбкой — безрадостной улыбкой трупа, который крадется ради того, чтобы сожрать жертву. И заговорила она приглушенным голосом, словно из-под земли.

— Я тебя не боюсь, — ответила Инес. — Я не боюсь никого и ничего. Это тебе лучше бояться меня.

В её голосе проявилось железо, и слова тяжело отдавались в ушах Люка Трича. Он поморщился и повел плечами в браваде, которой не чувствовал.

— Хватит об этом! — зарычал он. — Иди сюда, девочка…

— Подожди.

Люк остановился.

— Ты будешь иметь надо мной власть, если захочешь. Но хоть ты и собака, предупреждаю тебя. Мой отец дал мне это.

Она подняла маленький золотой пузырек. Тот был пуст.

— Ты слышал, что в нем содержалось — драгоценный дистиллят, который дает вечную жизнь. Я выпила его, и предупреждаю тебя: я не могу умереть, и ненависть во мне тоже. Используй меня, как хочешь; да, если хочешь, брось меня в море, — ее глаза вспыхнули, — но я вернусь, Люк Трич. Вернусь и наступит расплата.

На мгновение пират задрожал от ужаса. Затем вино ударило ему в голову, и когда свет в глазах девушки погас, он с хриплым смехом пересек каюту. Инес швырнула пустой пузырек ему в лицо, но он только усмехнулся.

Люк Трич, выругавшись, вывалился из каюты — с телом лежащей в обмороке девушки на плече. Шатающиеся фигуры двигались в сумерках, рыча и смеясь в пьяном возбуждении. Трич яростно выругался, обозревая палубу и направляясь к группе людей, сгрудившихся вокруг мачты.

Он был несколько удивлен, увидев, что старый сеньор Монтелупе все еще жив, учитывая то, что с ним сделали. Старый вельможа был пригвожден к мачте за самую болезненной часть оставшейся руки.

Пираты повернулись к Тричу и уставились на него мутными глазами.

— Что будем делать, капитан? — спросил Грот, подходя к главарю. — Этот стервятник — крепкая старая птица. Он все не умирает и никак не успокоится. Он висит там, ругается и молится по-испански.

Трич хищно улыбнулся.

— Возможно, я смогу придумать новое развлечение, — сказал он.