Кристин Каст - Меченая [litres с оптимизированной обложкой]

Я даже не глянула в зеркало заднего вида.

Выключила свой мобильный. Не хотелось ни с кем разговаривать.

Нет, это не совсем правда. Был один человек, с которым мне хотелось поговорить. Она была единственная в мире, кто посмотрит на мою Метку и не подумает, что я монстр или урод, или ужасный человек. В этом я была уверена.

Мой «Жучок» словно читал мысли и сам повернул на шоссе, ведущее на магистраль Маскоджи и, в конце концов, самое прекрасное место на земле – лавандовую ферму моей бабушки Редберд.

В отличие от дороги из школы домой, полуторачасовая поездка на ферму бабушки казалась вечностью. К тому времени, как я съехала с двухполосного шоссе на твердую грунтовую дорогу, ведущую к бабушкиному дому, мое тело болело сильнее, чем после того, как школа наняла ту сумасшедшую новую физкультурницу. Она думала, что заставлять нас таскать тяжести, пока она щелкала кнутом и смеялась, – это хорошая идея. Ну ладно, может, кнута у нее и не было, но все-таки. Мышцы горели как в аду. Было почти шесть часов, и солнце наконец начало садиться, но глаза все еще жгло. Вообще-то даже от угасающего солнечного света кожу покалывало и не покидало неприятное ощущение. Я радовалась, что уже конец октября, ведь становилось достаточно прохладно, чтобы носить мою толстовку Borg Invasion 4D (конечно, она из тематического парка «Звездный путь: Следующее поколение» в Вегасе. Да-да, к сожалению, иногда я самый настоящий фанат «Звездного пути»), которая, к счастью, покрывала большую часть моей кожи. Прежде чем выбраться из «Жучка», я порылась на заднем сиденье, пока не нашла старую бейсболку с надписью OSU и натянула на голову, чтобы скрыть лицо от солнца.

Дом моей бабушки находился между двумя лавандовыми полями и в тени огромных старых дубов. Он был построен в 1942 году из сырого оклахомского камня. У него были удобное крыльцо и необычайно большие окна. Мне нравился этот дом. Просто забираясь по маленьким деревянным ступенькам, ведущим к порогу, я чувствовала себя лучше… в большей безопасности. А потом я увидела записку, прикрепленную снаружи двери. Красивый почерк бабушки был легко узнаваем: «Я на утесе, собираю дикие цветы».

Я прикоснулась к мягкой, пахнущей лавандой бумаге. Она всегда знала, когда я ехала навестить ее. В детстве я, бывало, считала это странным, но, став старше, оценила ее чутье. Всю свою жизнь я знала, что бы ни случилось, я могла положиться на бабушку Редберд. В течение этих ужасных первых месяцев после свадьбы мамы и Джона, думаю, я бы завяла и умерла, если бы не могла сбегать каждые выходные в дом бабушки.

Мгновение я раздумывала над тем, чтобы войти (бабушка никогда не запирала двери) и подождать ее внутри, но мне нужно было увидеть ее, нужно было, чтобы она меня обняла и сказала все, что я хотела услышать от мамы: « Не бойся… Все будет хорошо… Мы со всем разберемся ». Так что вместо того, чтобы зайти внутрь, я нашла маленькую звериную тропу на краю северного лавандового поля, которая вела к утесам. Я пошла по ней, касаясь пальцами верхушек ближайших кустов по пути, чтобы они выпустили свой сладкий серебряный аромат в воздух вокруг меня, словно приветствовали мое возвращение домой.

Казалось, что я не была здесь уже многие годы, хотя знала, что прошло всего четыре недели. Джон не любил бабушку. Он считал ее странной. Я даже подслушала, как он говорил маме, что бабушка «ведьма и отправится в ад». Он такой придурок.

А потом в голову пришла поразительная мысль, и я резко остановилась. Родители больше не контролировали мои действия. Я больше не буду с ними жить. Джон больше не мог говорить мне, что делать.

Ура! Потрясно!

Так потрясно, что на меня нахлынул еще один приступ кашля. Я обхватила себя руками, словно пытаясь не дать груди разорваться. Мне нужно было найти бабушку Редберд, и как можно скорее.

Дорога вдоль утесов всегда была отвесной, я миллион раз по ней поднималась, с бабушкой и без нее, но никогда себя так не чувствовала. Дело было уже не только в кашле. И не в ноющих мышцах. У меня кружилась голова, и желудок начало выворачивать так сильно, что я стала напоминать себе Мег Райан в фильме «Французский поцелуй», после того как она съела сыр и у нее начался приступ из-за непереносимости лактозы. (Кевин Кляйн очень милый в этом фильме – ну, для старичка.)

И у меня текло из носа. То есть я не просто периодически хлюпала. Я вытирала его рукавом толстовки (какой ужас). Я не могла дышать, не открыв рот, а из-за этого начинала кашлять еще сильнее. Никогда не думала, что грудь может так болеть! Я пытаюсь вспомнить, что убило детей, которые не завершили превращение в вампира. Были ли у них сердечные приступы? Или, может, они кашляли и чихали до самой смерти?

Перестань об этом думать!

Мне нужно было найти бабушку Редберд. Даже если она и не знает ответы на вопросы, то сможет их найти. Бабуля понимала людей. Она объясняла это тем, что не потеряла связь со своими предками чироки и племенными знаниями знахарок, которые она несла в своей крови. Даже сейчас меня заставляло улыбнуться воспоминание о том, как хмурилась бабушка, когда поднимался вопрос о злотчиме (она единственная из взрослых знает, что я его так зову). Бабушка Редберд сказала, что, очевидно, кровь знахарок не попала в ее дочь, но только потому, что сохраняла дополнительную дозу магии чироки для меня.

Будучи маленькой девочкой, я забиралась по этой тропинке, держа за руку бабушку больше раз, чем могу посчитать. Мы раскладывали цветное одеяло на лугу, покрытом высокой травой и дикими цветами, и устраивали обед-пикник, пока бабушка рассказывала мне истории о племени чироки и учила меня таинственно звучащим словам их языка. Пока я тащилась по извилистой тропинке, эти древние истории вертелись снова и снова в моей голове, как дым от церемониального костра… Даже та печальная история о том, как появились звезды, когда племя обнаружило, что собака крала кукурузную муку, и побило ее. Пока псина с воем неслась домой на север, мука просыпалась по небу, и волшебство в ней создало Млечный Путь. Или как Великий Канюк создал горы и долины своими крыльями. И моя любимая история о молодой женщине-Солнце, жившей на востоке, и ее брате-Луне, жившем на западе, и Красной птице, которая была дочерью Солнца.

– Разве это не странно? Я Редберд – Красная птица и дочь Солнца, но превращаюсь в ночного монстра. – Я слышала, что говорю вслух, и удивилась, что мой голос звучал так слабо, особенно когда слова эхом отдавались вокруг меня, как будто я разговаривала в вибрирующий барабан.

Барабан…

Слово напомнило мне о знахарях, к которым бабушка водила меня в детстве, а потом мои мысли словно вдохнули жизнь в воспоминания, и я услышала ритмичное биение церемониальных барабанов. Я осмотрелась, щурясь на слабом свете умирающего дня. Глаза болели, и я плохо видела. Ветра не было, но тени скал и деревьев словно двигались… растягивались… тянулись ко мне.