Сергей Байбаков - Лесные Боги

Ярина осуждающе покачала головой: «Ну кто так гребет? Старания много, а толку чуть-чуть. Одни брызги летят…» Впрочем, скоро лодка ткнулась в песчаный берег и из нее выскочил оживленный и радостный Дубыня. Леший щерился, показывая миру сверкающую белоснежную улыбку с одним маленьким изъяном: отсутствующим зубом на самом видном месте.

— Принимайте гостей, подружки! — радостно гаркнул Дубыня. — Смотрите, кого привез.

Не мешкая, леший полез в лодку и бережливо — но видно, что с натугой — вытащил из нее большого мохнатого зверя. Морда его и в самом деле была схожа с мордой бера. Но видно, зверь болен, он пребывает в тяжком мороке. Глаза его закрыты, он изредка поскуливает и стонет.

Леший, осторожно ступая, донес зверя до большого пня. Там, тяжело вздохнув, он с облегчением положил мохнатое чудо на траву. Затем, покачав головой и цокнув языком — мол, непорядок! — Дубыня полез в свою замечательную торбу. Под любопытными взглядами русалок леший, пошарив в ней немного, извлек на свет большое плотное покрывало.

Раскинув его невдалеке от костра, леший бережно перетащил на него дивное животное. Потом, вернувшись к лодке, он опять склонился над бортом, и с еще большой натугой вытащил из нее мужчину. Тот, как зверь, тоже был без чувств. С усилием взвалив человека на плечо, Дубыня, покачиваясь, донес его до покрывала и чуть ли не бросил рядом со зверем. Почет зверю был оказан гораздо больший, чем мужчине.

— Уф… — Леший провел по лбу, смахивая капли пота. — Умаялся. До чего тяжелы оба!

— И как это понимать, Дубыня? — тяжелым, четким голосом, медленно произнесла Велла.

Дубыня виновато съежился. Русалки смотрели на него не то, чтобы недоброжелательно, а как-то не так. Будто он невесть что натворил, будто напроказил, и сейчас его ждет наказание.

Врочем, леший, еще возвращаясь, обдумал, как будет оправдываться. И сейчас решил одним махом пресечь дальнейшие неприятные объяснения. А то, что такая тяжелая беседа состоится, Дубыня не сомневался еще там, на Гнилой Топи, когда решил взять с собой незнакомого человека и привезти его сюда, — на русалочье озеро. Решение — как поступить — тогда далось ему нелегко. И сейчас надо отвечать за содеянное. Надо сразу дать новым подругам исчерпывающий ответ. А то чего доброго так перессорятся, что вовек друг друга будут в молчании обходить. А это ни к чему. Друзей надо ценить. Он конечно виноват, спору нет. Он привез сюда человека, но…

— Не мог я его там оставить! Не мог! — тихо, надсадно, хриплым голосом проговорил Дубыня. — Это потомок Семаргла. — Он показал рукой на тяжело дышащего зверя. — Видите? Зверь очнулся, когда я его в лодку понес. Рыкнул… Вон, за руку укусил. Клок кафтана выхватил. — Леший выставил перед собой руку. Да, верно: его и без того латаный-перелатаный кафтан видимо снова придется чинить. На рукаве зияла рваная прореха, из нее торчал кусок волосатой лешачьей руки. А на ней ровный ряд запекшихся кровью дырок. Он как меня схватил, так сразу вырвался и к человеку бросился! Встал над ним и рычит на меня. Видно — любого убьет, но к нему не пустит! А сам зверь слабый, шатает его… И вдруг этому мужчине на грудь упал. Плохо им обоим, видимо пережили много. Так оба в мороке до сих пор и лежат… Друзья они! Друзья! Не мог я человека там оставить, а друга его забрать! Не мог!.. Что бы вы сказали, если бы я вас разлучил, когда вам плохо? Когда вы без чувств лежите и сделать ничего не можете? Кого-то взял, а кого-то нет — на гибель оставил. Так нельзя! Как вы бы на меня смотрели, когда б узнали об этом? А? Славный потомок Семаргла мне бы никогда этого не простил. Пусть уж вместе будут. Я человека к Хранибору отнесу. И зверя тоже. Пусть обоих выхаживает. Он умеет. Я ему помогать буду. Ни зверь, ни человек вас и не увидят…

Голос лешего сошел на шепот. Дубыня сел на пень, и молчаливо, насупясь, глядел перед собой. Он ждал решения. Но все равно, Дубыня гордился собой: он поступил, как счел нужным, как велело его сердце. А что из этого выйдет — время покажет.

Русалки растеряно переглядывались.

— Что скажете, подружки? — спросила Русава.

— Не знаю, — пожала плечами Велла. — Надо поразмыслить.

А Ярина молчала. Она как только взглянула на человека, так все ее стройное тело напряглось. Лиса — неожиданно столкнувшаяся с незнакомым лесным зверем. Казалось, щас порскнет в ближние кусты. Ищи-свищи.

Потом коротко посмотрела на Веллу, на Русаву. В выражении ее глаз было нечто такое, что Русаву сразу обожгла догадка. «Ага, — подумала Русава, — да неужто этот человек тебе по душе пришелся? Надо же! Ох девонька! Ну что ж, поглядим. Пусть тут остается…»

Русава краешком губ улыбнулась и кивнула. Что ж. Яринины глаза умоляют, да и Дубыня принял верное решения… Пусть. Так лучше. Негоже друзей разлучать. А человека и в самом деле можно к волхву отнести. А если он придет в себя, и увидит их, то всегда можно сделать так, чтобы он ничего не вспомнил. Уж что-что, а отводить глаза русалки умеют! Даже не то что отводить, а часть памяти забирать. Пусть… А пока… Пока с лица Ярины сошло тревожное ожидание и губы тронула улыбка. А Русава подошла к зверю и легонько коснулась пушистого загривка. Тронула один из ошейников, тот, что с пламенеющими яхонтами. Потом, не удержавшись, провела рукой по голове, меж ушей.

Зверь чуть приоткрыл веки, скосил на русалку черный зрачок и легонько вильнул хвостом. Попытался вильнуть еще раз, но хвост бессильно упал. Черно-желтые глаза помутнели и закрылись. Русава повернулась к Дубыне. Леший с надеждой смотрел на нее.

— Да, твоя правда. Не дело друзей разлучать. Значит — это и есть потомок ушедшего бога?

Глаза Дубыни затуманились. В них скользнула гордость за тех богов, что бились со злом и одолели его. И пусть для этого им пришлось исчезнуть в невозвратных краях. Пусть. Битва того стоила. Зло ушло, а потомок древнего бога — вот он. И он должен узнать, куда ушел Семаргл.

— Да, — мечтательно ответил Дубыня. — Это пес. Потомок Семаргла. Он один из тех, кто служит светлому огненному богу. Я знаю — он хороший. Я это чувствую. У него чистая душа. Он не может дружить с плохим человеком.

Что ж, неприятного разговора удалось избежать. Русалки поняли лешего. Взгляды переместились на человека. Перед ними лежал мужчина. Лет этак тридцати. На бледном лбу багровел свежий шрам. Темные волосы слиплись сосульками от застывшей крови. Русава верно сказала: человек наряжен необычно. На нем одет какой-то странный — то ли короткий зеленый кафтан, то ли зипун с воротом, то ли куцый плащ. А может — рубаха? Нет. Для рубахи холстина слишком плотна. И везде: и на черных портах, и на верхней одежке нашиты карманы. Такого ни русалки, ни леший еще не видели. Карманы делают на поясах. А вещи хранят в сумах и кошелях.