Клайв Баркер - Алые песнопения [litres]

– Но оставайтесь на своих постах, – сказала Норма. – За ним могли следить.

– Чёрта с два, – хмыкнул Гарри и прошел в закулисье.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь, – сказала Норма.

Гарри щёлкнул выключателем, и настенные лампочки осветили помещение красным, который некогда сглаживал наготу пожилых клиентов клуба.

Опираясь на трость, Норма стояла посреди комнаты. Впервые за годы их знакомства она распустила стремящиеся к белизне седые волосы. Её лицо, всё ещё хранившее изящную красоту и силу костей, осунулось от измождения. Двигались лишь её глаза: бесцветные зрачки словно следили за теннисным матчем двух абсолютно равных соперников – слева направо, справа налево, слева направо, справа налево метался пойманный между ними шарик.

– Бога ради, Норма, что ты здесь делаешь?

– Присядем. Дай руку. Ноги болят.

– Здесь влажно, и тебе это явно не на пользу. В таком возрасте нужно бы поберечься.

– Мы оба уже не те, что раньше, – сказала Норма и провела Гарри в комнату, куда ходили завсегдатаи клуба со вкусом к ощущениям поострей. – Гарри, я так долго не выдержу. Я чертовски устала.

– Спала бы в своей кровати, была бы бодрей, – сказал Гарри, заметив валявшийся на полу рваный матрац с изъеденными молью одеялами. – Господи, Норма. Давно ты тут?

– Об этом не переживай. Я в безопасности. Если бы я лежала в своей кровати, то была бы уже мертва. Не сегодня, так завтра или послезавтра. Гарри, Гуд нас подставил.

– Знаю. Я попался в ловушку в его доме. Едва ноги унёс.

– Боже, прости. Он был чертовски убедителен. Кажется, я теряю хватку. Будь я помоложе, такого бы не случилось.

– Норма, мы оба попались. Он там мощной магией занимался. Ты ведь слышала про убийства всех тех чародеев? Один из них всё ещё жив. Хотя… зависит от того, как понимать слово «жить».

– Что?

– Долго рассказывать, но я знаю, кто их прикончил. Один демон. Повстречался с ним в убежище Гуда. Серьезный игрок.

– Господи. Этого-то я и боялась. Вот почему я схоронилась в этой дыре. Думаю, они хотели нас разделить. Как только ты улетел, в квартире стало опасно. Я почувствовала неладное и свалила оттуда в темпе вальса! Гарри, открылись пути. Пути, которые должны быть запечатаны, и что-то движется к нам по одному, а то и по всем этим проходам, и это нечто желает мне, тебе и куче других людей зла.

– Верю, но это не отменяет факта, что тебе нельзя здесь оставаться. Отвратное место. Нам нужно переместить тебя куда-то, где бы не пришлось лежать на сыром полу, просыпаясь оттого, что крысы по ногам бегают. Не говоря уж о том, что творилось на этом матраце. Пятен ты не видишь, но их там полно, причём всевозможных оттенков.

– Есть идеи?

– Вообще-то да. Я всё подготовлю, а потом вернусь за тобой, хорошо?

– Раз ты так говоришь…

– Уже сказал. До скорой встречи. Выпутаемся. Обещаю.

Он поцеловал Норму в щеку, и она взяла его за руку.

– Почему ты так добр ко мне? – спросила она.

– Как будто не знаешь.

– Уж сделай одолжение, отвесь комплимент.

– Потому что ты для меня – самый дорогой человек на свете. И никакой это не комплимент, а чистая правда.

Норма улыбнулась, прижав его руку к лицу.

– Спасибо.

Гарри с любовью посмотрел на неё, а затем без лишних слов развернулся и отправился на поиски убежища безопасней.

Монастырь Киновитского ордена являлся жилым комплексом с большими стенами, построенным семьсот тысяч лет тому назад на холме из камня и цемента, сооруженном проклятыми. Попасть в него можно было только одним путём – узкой лестницей, которую охраняла суровая монастырская стража. Возвели его во времена неотвратимой гражданской войны, ведь фракции демонов пребывали в постоянных распрях. Глава Киновитского ордена, чью личность знала лишь избравшая его восьмерка демонов, решил, что для всеобщего блага он использует крошечную часть накопленного монахами богатства на постройку святилища-крепости, в котором его жрецы и жрицы находились бы в безопасности от шаткой политики Ада. Крепость построили в соответствии с самыми строгими стандартами, и никому было не под силу взобраться по её отполированным серым стенам.

С течением лет киновитов на улицах спроектированного и построенного Люцифером города (некоторые называли его Пандемонием [19] Тандемоний – так в «Потерянном Рае» Джона Мильтона называется столица Ада. , но архитектор нарёк его Пиратой [20] Пирата – в оригинале слово пишется «Pyratha» и имеет отношение к огню, ведь на греческом «руг» означает «огонь». ) становилось всё меньше и меньше, и поползли сплетни о вершившемся за гладкими стенами киновитской крепости – у каждого демона, у каждого проклятого, когда-либо бросавшего взгляд в её сторону, имелась любимая байка об излишествах, в которых купаются жители твердыни.

Между монастырём и Пиратой, величайшим адским градом, раскинулись обширные трущобы под названием Ров Файка. То было место проклятых, работавших в особняках, храмах и на улицах, – там они спали, ели и, да, совокуплялись (если им улыбалась удача, они производили одного-двух младенцев, которых можно было без лишних вопросов продать на бойню).

Легендами о крепости и чудовищных вещах, творившихся в пределах её стен, обменивались, как валютой, и каждая новая история была чудней предыдущей. Понятно, почему проклятые развлекались этими баснями – их повседневную жизнь переполняли такие ужасы и зверства, что несчастным требовалось место, на которое они могли бы посмотреть и сказать себе, что всё могло бы быть ещё хуже. Так что все мужчины, женщины и дети радовались тому, что им повезло не оказаться среди жертв крепости, где невообразимые приспособления Ордена испепеляют даже самые дорогие воспоминания. Вот так проклятые и влачили своё жалкое существование – в экскрементах и постоянном измождении: их тела голодали, души мучились, а сами они утешались тем, что хоть кто-то страдал ещё больше.

Всё это шокировало Теодора Феликссона. При жизни он потратил большую часть накопленного с помощью магии богатства (ему нравилось называть его «трофеями воли») на искусство, и покупки он всегда делал лично, ведь картины, которые он коллекционировал, попадались крайне редко, и всплывали они в основном там, где их не могли унюхать музейные ищейки. Все его картины тем или иным образом были связаны с Адом: «Падение Люцифера» Тинторетто [21] Якопо Робусти (1518 или 1519–1594) – живописец венецианской школы позднего Ренессанса. Был известен под своим псевдонимом «Ткнторетто» («маленький красильщик»), а за скорость работы и внимание к деталям современники прозвали его «Неистовым» («II Furioso»). Часто обращался к библейской тематике, но фигурирующая у Баркера картина – авторская выдумка. – Дьявол низвергается в бездну, а за ним летят его оторванные крылья; кипа рабочих эскизов Луки Синьорелли для его же фрески, изображавшей проклятых в Аду [22] Лука Синьорелли (1450–1523) – итальянский живописец раннего Возрождения. Самое известное творение – фреска «Страшный суд». Баркер же имеет в виду фреску «Проклятые низвергаются в Ад» (1499–1504 гг.). ; книга с ужасами, купленная в Дамаске потому, что её неизвестный автор нашёл способ обращать все мысли читателя к греху и наказанию. Эти фетиши были самыми пугающими из всей его обширной коллекции на адскую тематику, но даже они оказались далеки от правды.