Дин Кунц - Ангелы-хранители

«Тебе скоро семьдесят один год, — говорил себе адвокат, проплывая мимо каменистого мыса, освещенного маяком. — С чего это тебе вздумалось строить из себя героя?»

Но он знал с чего: из-за глубокого убеждения, что собака должна оставаться на свободе, что с ней нельзя обращаться как с собственностью правительства. Если мы дошли до того, что можем творить, как Господь Бог, мы должны научиться поступать так же справедливо и милосердно, как он. Так Гаррисон сказал Норе, Тревису — и Эйнштейну — той ночью, когда был убит Тед Хокни, и он готов был подписаться под каждым своим словом.

Соленая вода разъедала глаза, мешала смотреть. Что-то попало в рот и разъело маленькую язвочку на нижней губе.

Борясь с течением, Гаррисон обогнул мыс волнореза и энергично поплыл к нему. Теперь его нельзя было увидеть из бухты. Добравшись наконец до камней, он, тяжело дыша, ухватился за первый же валун и повис на нем, набираясь сил, чтобы выбраться из воды.

В недели, прошедшие после побега Норы и Тревиса, у Гаррисона было много времени, чтобы подумать об Эйнштейне, и сейчас он еще сильнее чувствовал: держать в клетке разумное и абсолютно невинное существо было актом чудовищной несправедливости, независимо от того, что речь шла о собаке. Гаррисон посвятил всю свою жизнь борьбе за справедливость, ставшую возможной благодаря законам демократии, и поддержание свободы, вытекающей из этой справедливости. Когда человек, имеющий идеалы, решает, что слишком стар для того, чтобы поставить все на карту во имя своих идеалов, то перестает быть человеком с идеалами. Может быть, он вообще перестает быть человеком. Эта суровая правда и заставила его предпринять этот ночной заплыв, несмотря на возраст. Смешно, что долгая жизнь человека с идеалами спустя семь десятков лет должна подвергнуться проверке судьбой собаки.

Но какой собаки!

«В каком дивном новом мире мы живем», — подумал Гаррисон.

Генетическую технологию следовало бы переименовать в «генетическое искусство», поскольку каждое произведение искусства — это акт творчества, а на свете не может быть более тонкого и красивого акта творчества, чем создание разумного существа.

Ощутив второе дыхание, адвокат вылез из воды на отлогий край северного волнореза. Этот барьер отделял Гаррисона от бухты, и он пошел в сторону берега по камням, а слева от него бушевало море. Адвокат предусмотрительно прикрепил к плавкам водонепроницаемый карманный фонарик и теперь освещал им дорогу, с величайшей осторожностью ступая босыми ногами по мокрым камням, боясь поскользнуться и сломать себе ногу.

Впереди в нескольких сотнях ярдов виднелись городские огни и неясная серебристая линия пляжа.

Ему было холодно, но все же не так, как в воде. Сердце его часто билось, но не так часто, как прежде.

Он сделает это.

Лем Джонсон прибыл на пристань из своего временного «полевого штаба» в здании окружного суда. Клифф встречал его у пустой лодочной стоянки, где прежде находилась «Красавица». Поднялся ветер. Сотни судов покачивались у причалов; они скрипели, а плохо натянутые парусные веревки бились и бились о мачты. Фонари на пристани и огни с соседней яхты бросали мерцающий свет на темную, выглядящую маслянистой воду, где прежде была пришвартована сорокадвухфутовая яхта Дилворта.

— А морской патруль? — озабоченно осведомился Лем.

— Они проследовали за ним в открытое море. Нам казалось, Гаррисон собирается повернуть на север, уж очень близко к волнорезу он шел, но вместо этого двинул на юг.

— А Дилворт его заметил?

— Должен был. Вы же видите — никакого тумана, полно звезд, светло как днем.

— Хорошо. Я хочу, чтобы он знал. А береговая охрана?

— Я говорил с катером, — заверил его Клифф. — Они на месте, идут на юг вдоль берега на расстоянии ста ярдов от «Красавицы».

Дрожа на быстро остывающем воздухе, Лем сказал:

— Они знают, что Гаррисон попытается добраться до берега в резиновой лодке или еще на чем-то?

— Знают, — ответил Клифф. — Он не сможет это проделать у них под носом.

— Охрана уверена, что Дилворт их заметил.

— Они освещены, как рождественская елка.

— Отлично. Я хочу, чтобы он понял: все бесполезно. Если мы не дадим ему возможности предупредить Корнеллов, тогда рано или поздно они позвонят ему сами — тут-то мы их и возьмем. Даже если парочка воспользуется телефоном-автоматом, мы будем знать их примерные координаты.

Кроме прослушивания домашних и служебных телефонов Дилворта, УНБ установило специальное следящее устройство, которое включит линию сразу после звонка и не разъединит ее даже по окончании разговора, до тех пор, пока номер телефона и адрес звонившего не будут определены и проверены. Даже если Дилворт быстро выкрикнет предостережение и повесит трубку, как только услышит голос одного из Корнеллов, будет уже поздно. Единственно как он мог попытаться сорвать планы УНБ — это вовсе не подходить к телефону. Но даже это ему бы не помогло, потому что после шестого звонка включалось автоматическое устройство УНБ, которое «отвечало на звонок», устанавливало соединение и приступало к процедуре опознания.

— Единственное, что может нам помешать, — сказал Лем, — это если Дилворт доберется до телефона, который не находится у нас под контролем, и предупредит Корнеллов, чтобы они ему не звонили.

— Этого не произойдет, — заверил Клифф. — Мы прочно сидим у него на хвосте.

— Лучше бы ты этого не произносил, — забеспокоился Лем. Ветер со звоном ударился о металлический замок, висящий на свободном конце веревки, и Лем даже подпрыгнул. — Мой отец любил говорить, что все самое худшее случается тогда, когда этого совсем не ждешь.

Клифф покачал головой.

— Несмотря на все мое уважение, сэр, чем чаще вы цитируете своего отца, тем больше я склоняюсь к мысли, что он был самым мрачным человеком, когда-либо жившим на этой земле.

Оглядываясь по сторонам на раскачивающиеся лодки и вздымающиеся от ветра волны и чувствуя, что это он перемещается вместо того, чтобы стоять неподвижно в движущемся мире, и что его от этого слегка подташнивает, Лем сказал:

— Да... мой отец по-своему был великим человеком, но он также был... совершенно невозможным.

Раздался крик Хенка Горнера:

— Эй! — Он бежал по причалу от яхты, где они с Клиффом просидели весь день. — Я только что разговаривал с катером. Они посветили прожектором на «Красавицу», чтобы слегка их попугать, и говорят, что Дилворта там нет. Только женщина.

Лем сказал:

— Но, черт, он же ведет яхту.

— Нет, — ответил Горнер. — На «Красавице» темно, но прожектор с береговой охраны освещает всю посудину, и они говорят, что у руля женщина.

— Все в порядке. Гаррисон внизу в каюте, — сказал Клифф.