Дин Кунц - Незнакомцы

— Видимо, да, — ответил Уинтон. — Я точно не могу сказать. Я помню, как пришел в сознание... и увидел рядом его... довольно смутно, впрочем... он звал меня по имени. Но я все еще был как бы в полусне, понимаете?

— Это просто чудо, что Уинтон выжил, — дрожащим голосом вымолвила Райнела.

— Успокойся, успокойся, милая, — мягко сказал Уинтон. — Я выжил, и это главное. — Убедившись, что с женой все в порядке, он взглянул на отца Стефана и добавил: — Все поражены тем, что мне удалось выкарабкаться, потеряв столько крови. Мне сказали, что она почти вся вытекла.

— Брендан наложил вам жгут? — спросил отец Вайцежик.

— Не уверен, — наморщил лоб Толк. — Я был как в тумане, плохо соображал.

Отцу Вайцежику не терпелось выяснить то, ради чего, собственно, он сюда и приехал, но он медлил, обдумывая вопрос. Его следовало сформулировать так, чтобы никоим образом не раскрыть суть интересовавшего его чрезвычайного обстоятельства.

— Я понимаю, что вы не можете ответить мне со всей определенностью, — наконец нашел он нужные слова, — однако скажите, не заметили ли вы чего-то особенного... чего-то необычного в руках Брендана? Он ведь прикасался ими к вам, не правда ли?

— Конечно, прикасался. Кажется, искал пульс, потом ощупал меня всего, стараясь найти рану, из которой лилась кровь.

— Ну а вы не чувствовали нечто... нечто необычное, когда он к вам прикасался? У вас не было никакого странного ощущения? — Отец Стефан тщательно подбирал слова, расстроенный необходимостью прибегать к хитрости и напускать туман.

— Я не совсем вас понимаю, святой отец. К чему вы клоните?

— Оставим это, — натянуто улыбнулся отец Вайцежик. — Главное, что с вами все в порядке. — Он взглянул на часы: — Боже мой, я опаздываю на встречу!

И, не дав супругам Толк опомниться, подхватил со стула шляпу, попрощался и поспешно удалился, провожаемый недоуменными взорами Уинтона и Райнелы.

При первом взгляде на отца Вайцежика люди обычно принимали его за сержанта-инструктора или футбольного тренера, но уж, во всяком случае, не за священника: его крепкая фигура и уверенная манера держаться никак не соответствовали распространенному представлению о внешности священнослужителя. Когда же он торопился, он походил даже и не на бравого сержанта и не на наставника команды игроков в американский футбол, а скорее на танк.

Из палаты Толка отец Вайцежик выбежал в холл, пролетел сквозь одну пару вращающихся дверей, затем сквозь другую и очутился в отделении реанимации, где совсем еще недавно выхаживали раненого полицейского. Там он подошел к дежурному врачу, доктору Ройсу Албрайту, и, представившись духовником семьи Толк, попросил уделить ему несколько минут.

— Миссис Толк хотелось бы знать ваше мнение о состоянии ее супруга, — пояснил он, мысленно моля Господа простить ему эту маленькую ложь, допущенную ради благого дела.

У доктора Албрайта была внешность кинозвезды Джерри Льюиса и глубокий рокочущий голос Генри Киссинджера, что несколько обескураживало, но он любезно согласился ответить на любые вопросы отца Вайцежика.

— Можете заверить миссис Толк, — пробасил он, — что ухудшение здоровья ее мужу не грозит: он пошел на поправку. Два выстрела в грудь в упор из тридцать восьмого калибра! Да у нас никто бы не поверил, что с такими ранами человек может выжить! Да еще и выписаться из реанимации спустя сутки! Мистеру Толку невероятно повезло, должен я вам сказать.

— Значит, пули не задели ни сердце, ни другие жизненно важные органы? — осторожно спросил отец Вайцежик.

— Более того, — воскликнул доктор Албрайт, — ни одна из них не повредила главные кровеносные сосуды. А ведь у пули тридцать восьмого калибра страшная убойная сила, святой отец. Как правило, она разрывает свою жертву на куски. А у Толка оказались поврежденными лишь одна главная артерия и одна вена. Большая удача, уверяю вас.

— Не задержала ли пули какая-то кость?

— Кость изменила угол проникновения пуль в мягкие ткани, но не остановила их. Обе они были позже извлечены. И что самое интересное, кость осталась цела, от нее не откололось ни малейшего кусочка! Редкое везение!

— Но когда пули были извлечены из тела, не было ли каких-то признаков того, что они не совсем соответствуют пулям этого калибра? Я хочу сказать, не были ли патроны нестандартными, с меньшим количеством свинца в пулях? Иначе чем же объяснить, что выстрелы из револьвера тридцать восьмого калибра оказались менее эффективными, чем, к примеру, пара выстрелов из двадцать второго?

— Не знаю, — метнул головой доктор Албрайт. — Вам лучше спросить об этом у полицейских либо поговорить с хирургом, доктором Зоннефордом. Это он извлекал из Толка пули.

— Насколько я понимаю, Толк потерял много крови.

— Мне кажется, в его истории болезни допущена ошибка, — поморщился доктор Албрайт. — Я еще не разговаривал сегодня с доктором Зоннефордом, Рождество, сами понимаете, но, если судить по записи в истории болезни, Толку влили в операционной четыре литра крови. Этого, безусловно, не может быть.

— Почему?

— Да потому, святой отец, что если бы Толк и в самом деле потерял четыре литра крови, его бы просто не довезли живым до больницы. Он был бы трупом. Холодным, как камень.

Лас-Вегас, Невада

Мэри и Пит Монтанелла, родители Жоржи, приехали к ней в это рождественское утро рано — в шесть часов, с воспаленными от недосыпания глазами, но полные решимости занять свой законный пост у праздничной елки прежде, чем Марси проснется. Когда-то Мэри, такая же высокая, как Жоржа, не уступала дочери в стройности, теперь же сильно располнела. Пит был ниже ее ростом, с бочкообразной грудью и походкой самоуверенного драчуна. На самом же деле это был самый забитый человек, каких Жоржа когда-либо встречала. Родители прибыли к дочке и внучке с уймой подарков.

Вдобавок к обычному набору подарков для Жоржи у них были припасены: придирки, неуместные добрые советы и упреки. Мэри чуть ли не с порога заявила, что нужно вымыть воздухоочиститель на кухне над плитой, и немедленно принялась копаться под раковиной, откуда в конце концов извлекла бутылку «Уиндекса» и тряпку, вооружившись которыми тотчас же показала дочери, как следует наводить в квартире блеск и чистоту. Она также заметила, что на елке мало игрушек и не хватает лампочек. Потом ее привела в отчаяние упаковочная бумага: «Боже мой, разве в такую темную бумагу заворачивают подарки детям! А что это за уродливые ленты? Девочкам нравятся широкие длинные ленты и яркая бумага с Санта-Клаусом!»

Отец тоже не остался в долгу: ему, видите ли, не понравилось, что пирожные и печенье были из магазина.

— Разве ты не испекла домашнее печенье в этом году, Жоржа?