Максим Кабир - Призраки [сборник litres]

По щеке Кудрявцева скатилась слеза.

– Ну что ты, – разжалобившаяся Рита забыла про калитку, – кто же тебе мешает?

– Она! – Кудрявцев ткнул пальцем в плиту. – Бандиты меня отпустили, а она не отпускает.

– Да кто же?

– Могила моя.

Рита захлопала ресницами: «О чем он, черт подери?»

– Как Фан умер, она мне каждую ночь снится. Старухи снятся, костлявые, на птиц похожие. Я на шкуре медвежьей лежу, голый, а они меня моют, губкой тело протирают. Волосы гребнями чешут. И могила разрытая рядом. Лицо мое на фотографии улыбается, но улыбка не моя, от ушей до ушей, и зубов в ней с полсотни. Омывальщицы меня к яме тащат, кидают в нее. На одеяло из опарышей. И комья земли сверху сыплются, а я задыхаюсь…

Кудрявцев зачесал ногтями щеку. На его лбу выступили капли пота.

– Кошмар! – воскликнула Рита, ежась.

– Настоящие кошмары на этой неделе начались. Теперь у могилы Фан стоит, мертвый, утопленный. Тело разбухло, пропорции поменяло. Кожа в трупных пятнах, в дырках, потому что его рыбы и пиявки ели. Водоросли с рук свисают. А живот у него огромный и шевелится.

Доктор пригубил из фляги. Спирт потек по подбородку, залил ворот рубашки.

– Кошмары, вызванные стрессом, – это нормально, – робко сказала Рита.

От жутких историй Кудрявцева ее пробрало холодом; она вспомнила, где находится, что внизу, под ногами, лежат мертвые люди. Тлен, скелеты с пустыми глазницами…

– В ресторане, думаешь, я Ибрагима испугался? Я Фана испугался! Я его наяву увидел, он за твоей спиной стоял. Галлюцинация, конечно, но такая реальная, что я даже пену розовую разглядел у него в ноздрях и частички ила. И понял, почему его живот раздулся. В нем раки завелись, копошатся там, из прорех вываливаются. Смотрят черными глазками-бусинками, клешнями щелкают. А Фан говорит: «У меня нет могилы, зато у тебя есть».

Где-то за чертой света крикнула ночная птица, и Рита подскочила от неожиданности. Кудрявцев запустил флягой в надгробие.

– Я не сумасшедший. Понимаю, что это психологическое. Но держит меня проклятая могилка. За глотку держит.

– Так уничтожь ее! Разбей плиту – и все!

– Как я ее разобью, если она здесь, – Кудрявцев коснулся виска, – в голове у меня! Ее иначе уничтожать надо. Я об этом много размышлял. Читал литературу о навязчивом состоянии. Специалисты советуют научиться смотреть на проблему под другим углом. Изменить контекст и само представление. Чтоб источник страха трансформировался во что-то банальное. И, знаешь, мне ответ подсказал Костя покойный. Ты, главное, не бойся, Риточка.

Кудрявцев встал, смущенно улыбнулся. Облизал губы. Рита проследила за его горящим взглядом, он смотрел ей в декольте.

– Костя сказал: «Ты можешь заняться сексом на собственной могиле». Вот решение! Если я… если мы… Я буду вспоминать о ней только в связи с тобой. Мы вместе ее разрушим…

Он шагнул к Рите.

Девушка не верила своим ушам. Наглость врача потрясла ее. А вдруг он все выдумал – такой затейливый ход, чтобы залезть к ней под юбку? Ведь деревенская дура поведется и на живых мертвецов.

– Ты предлагаешь мне секс на могиле? – возмутилась она.

Ее голос дрожал, но уже от злости, а не от страха.

– Технически это не могила, – возразил Кудрявцев.

– Ты пьян!

– От тебя…

– Убери руки! – она толкнула его в грудь.

– Хорошо-хорошо! – Он сделал примирительный жест. – Я думал, ты сама хочешь…

– Ошибся!

Девушка пошла к калитке.

– Куда ты?

– Пешком дойду! Хуже не будет.

Он схватил ее, когда она почти вышла за ограду. Рита вскрикнула изумленно. Он швырнул ее на могильную насыпь и упал сверху всем весом. Писк, вырвавшийся из ее легких, был схож с тем, что издают резиновые игрушки-пищалки.

«Боже, он сломает мне ребра!» – пронеслось в голове.

Она намеревалась воззвать к разуму доктора, но увидела его перекошенное лицо и осеклась.

– Риточка, – пробормотал он, орошая ее слюной, – я тебе заплачу…

Руки грубо смяли девичью грудь, скользнули под платье, и Рита разрыдалась от бессильной обиды.

– Лежи смирно, – велел доктор и отстранился на миг расстегнуть джинсы. Она пнула его коленом прямо в пах. Кудрявцев взревел, и она ударила снова. Доктор повалился на бок, освободив жертву. Девушка ринулась к калитке.

– Нет! Риточка, ты меня не так поняла!

Кудрявцев стоял на четвереньках, уткнувшись лицом в насыпь, его плечи сотрясались. Рита растворилась в ночи, уверенная, что подонок плачет. Она сама плакала: когда бежала через лес, бежала вдоль трассы, когда пожилой таксист посадил ее в «москвич». И в комнатушке общежития, прижимая к себе плюшевого зайца, чья шерсть давно свалялась от соленых слез.

Но Ярослав не плакал на своей могиле – он хохотал. Тер грязное лицо, сплевывал и повторял:

– Женюсь! Женюсь, Ритка! Бой-баба, молодец! Уволю тебя на хер, тогда и женюсь!

Успокоился он, когда погасли фары автомобиля и темнота накрыла погост.

– Что теперь, доктор Кудрявцев? – язвительно спросил он себя. – Падешь ли ты еще ниже?

И, точно отвечая на вопрос, могильный холмик просел, и туфли его ушли в почву. Он дернул ногой, но вызволить ее не сумел. Будто кто-то держал за ступни. Волосы Ярослава встали дыбом. Он рванулся вперед, но холмик просел сильнее. Раздался отчетливый звук – всасывающий свист.

– Риточка! – позвал Ярослав.

Он провалился в насыпь по колено и тщетно разрывал землю вокруг себя. Земля была теплой и пульсировала. В лунном свете он видел, как расширяются и сужаются зигзаги трещин.

– Рита, помоги!

Незримая сила тащила его вниз, и он погрузился в землю по пояс. Он уже не звал – просто кричал и бил по могиле, как бьет хвостом выброшенная на сушу рыба. Ему удалось повернуться на восемьдесят градусов. Он протянул руки к надгробию, схватился за гранит, начал выковыривать себя из этого зыбучего песка.

Дождевые черви спешно покидали развороченный холмик, а Ярослав плавал в жирной черной земле. Тонул глубже и глубже.

С фотографии усмехался двойник-доппельгангер, демонстрируя полсотни превосходных зубов. Зрелище ему нравилось.

Могила проглотила правую руку доктора, на поверхности оставалась голова и левая рука, царапающая плиту в поисках опоры. Комья земли заполнили рот, крик перешел в мычание.

Ногти ломались и отделялись от пальцев.

Что-то ждало Ярослава внизу.

Рот скрылся под почвой, следом исчез нос. Вытаращенные глаза посмотрели на плиту.

Доктор перестал сопротивляться.

Он заставил себя вспомнить тринадцатилетнего мальчика, которому когда-то пришил пальцы. Словно этот образ помог бы ему там, куда отправлялся. Оправдал бы его.

Могила нетерпеливо рванула, и земля сомкнулась над темечком Ярослава. Некоторое время она пульсировала, проталкивая добычу в свои червивые недра, а потом все стихло.