Максим Кабир - Призраки [сборник litres]

Завелся автомобиль, вспыхнули фары – и оранжевый свет озарил умиротворенное лицо на фотографии.

В шесть часов Полина Проскудина, как обычно, поднялась на холм, чтобы сделать пару звонков. Пока она шла по бетонным ступенькам, телефон завибрировал: закапали сообщения. Три пропущенных от Кати, один – от юриста.

– Да никуда я не денусь, – пробормотала Полина.

Холм венчала гаубица времен Второй мировой. Отсюда открывался прекрасный обзор на поселок, трассу и пригородные поля. Вдали возвышались панельные девятиэтажки. Над пустырями кочевали свинцовые тучи. Синоптики обещали дождь.

Полина подстелила пуховый платок и села на скамью у пушки. Ветер обдувал голые икры. Выходя из дома, она не тревожилась об имидже. Затрапезный халат поверх свитера и обрезанных джинсов, шерстяные носки. Все равно никто не увидит, разве что редкие водители машин проводят беглым взглядом неприметную женщину на холме. Полина поболтала в воздухе мокасинами. Ноги она не брила с зимы.

– Привет, заяц.

– Ох, мамочка, я волновалась.

– Все в порядке?

– У нас – да. А у тебя? Телефон так и не ловит?

– Ни черточки.

– Это знак, мам.

В трубке хныкнул шестимесячный Леша.

– Внук негодует, – улыбнулась Полина.

– Он меня скоро высосет до капли, – пожаловалась дочь.

– Ты была такой же прожорливой.

Они поговорили о малыше, о зяте, корпящем на двух работах, чтобы прокормить семью.

Ветер шевелил бумажные фантики и прелую листву. Первая капля разбилась о ствол гаубицы.

– Мы смотрели тебя по телику, – сказала Катя.

– Да уж, – невесело пробормотала Полина, – твоя мамка – звезда.

Речь шла об интервью для местного канала. Канал принадлежал мэру, и чудо, что они вообще сняли репортаж. Правда, нещадно покромсали слова Полины и выставили ее карикатурной чудаковатой теткой.

– Юрист меня обругал. Запретил без него общаться с журналистами.

– Он разорит тебя.

– Знаю, заяц.

– Когда следующее слушание?

– В мае.

Полина встала и закуталась в платок. Между ней и высотками, между ней и нормальной жизнью клубилась серая дымка.

– Я ужасно переживаю. И Толя. Приезжай к нам.

– Приеду.

На заднем плане заплакал внук, и Катя попрощалась. Полина набрала номер юриста, но он был вне зоны доступа. Вздохнув, женщина побрела к шоссе. Моросил мелкий холодный дождь.

Поселок, примостившийся на окраине Шестина, состоял из неотличимых друг от друга домишек с синими двускатными крышами, маленькими крылечками и железными лестницами сбоку фасада. Возле каждого здания была разбита клумба и росла голубая пихта. Как ни старались придать поселку радостный вид – он изначально напоминал запущенную турбазу. Спальные районы были уютнее, чем эти прореженные аллеями соты.

Дома тянулись тремя ровными рядами вглубь степи. В «лицевых», смотрящих на холм постройках арендовали офисы фирмы. По субботам обочина трассы оглашалась голосами: к самому большому зданию стекались мужчины в дешевых костюмах и скромно одетые дамы. Они улыбались фальшивыми улыбками, так гармонирующими с пейзажем. Полина распознала в них свидетелей Иеговы. И подтрунивала над дочерью: мол, тоже присоединюсь к ребятам, буду раздавать «Сторожевую башню» и пугать прохожих апокалиптическими пророчествами.

Смеркалось. В темных окнах отражались конусы пихт.

– Почему вы не переселитесь, как остальные? – удивлялась журналистка вчера. – Я бы боялась жить в пустом поселке.

Айфон журналистки поблескивал полудрагоценными камушками. Идеальный маникюр, идеальные брови, идеальная улыбка. Рядом с ней Полина чувствовала себя чучелом.

Куда ей уезжать? В Катину однокомнатную норку?

Четыре года назад рабочий квартал, где жила Полина, определили под снос. Шахты вырыли в почве ловушки, посреди двора образовывались провалы, трещины змеились по потолку туалета. Сыпалась побелка. Специально для переселенцев построили Весенний – поселок из восьмидесяти домов, каждый рассчитан на одну семью. В молодости Полине нравились бразильские сериалы, она мечтала о двухэтажном особняке. Мечта частично сбылась. И пусть архитектор не был чертовым гением и приделал лестницу снаружи – чтобы попасть в спальню, приходилось вылезать на улицу в дождь и снег. Подобные трудности не смущали жильцов ликвидированного квартала.

Две сотни счастливчиков въехали в новенькие дома. Поселок загудел, затрепетало на веревках сушащееся белье, мужики мастерили песочницы и лавки, до березовой рощи рукой подать. Соседи устраивали совместные пикники.

Некоторые, наиболее чуткие, принюхивались к стенам: чем так пахнет? Словно фотопленка…

Все закончилось в две тысячи четырнадцатом.

Лишний раз подтвердилась поговорка про бесплатный сыр. И Весенний получил в народе прозвище «Яды».

Роспотребнадзор установил, что синекрышие домишки источают формальдегид. Бесцветный токсичный канцероген применялся в кожевенном производстве, медицине, для транспортировки зерна и бальзамирования. Ну и при строительстве Весеннего, конечно. В неограниченном количестве. Словно городские власти, выделившие на поселок полтора миллиарда рублей, планировали забальзамировать его жителей для потомков. Или испробовать газовые камеры замедленного действия.

Формальдегид вызывал вялость, раздражение, зуд, бессонницу, мигрень, повышал опасность появления онкологических заболеваний. Надо ли уточнять, что люди запаниковали. Первая волна эмиграции пришлась на лето четырнадцатого: кто мог, перебрался к родственникам. Соседи диагностировали у себя признаки отравления, хотя Полина подозревала, что не обошлось без самовнушения.

За четыре года в «Ядах» она хворала не чаще чем раньше, спала как убитая и не чесалась, а единственной ее головной болью была администрация Шестина.

Полина Проскудина, двадцать лет проработавшая инженером в заводском институте, объявила мэру Крылову войну. Беспощадную и отчаянную. Благодаря ей в отношении пары местных чинуш возбудили уголовные дела – «за превышение должностных полномочий и оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни или здоровья потребителей». Недавно адвокат сказал, что статьи переквалифицировали, а дела прекратили за истечением срока давности.

Через год после торжественного перерезания ленты Весенний опустел на треть, через два в нем обитало от силы шесть семей. Администрация пользовалась паникой, копейками откупалась от пострадавших. Полину цена не устраивала.

Она стала притчей во языцех: местные бюрократы кривились, завидев ее.

«Опять эта чокнутая», – бурчали они.

Катя всерьез беспокоилась, что Крылов наймет отморозков – проучить несговорчивую маму. Но весной семнадцатого мэр, обвиненный в махинациях, завел двигатель «линкольна-навигатора» и сунул в рот шланг.