Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма [СИ]

– Всё за счёт города. – Подтвердил кавалер. – Во всех тратах я подпишусь.

– Конечно, конечно, – снова кивал бургомистр.

– Господин, – вдруг заговорил спутник бургомистра, – дозвольте сказать.

Бургомистр и кавалер уставились на него в ожидании.

– Дозвольте сообщить, что палачей у нас сейчас нет. Один уехал сына женить в деревню, а второй лежит хворый уже месяц как.

– И что же делать? – Сурово спросил Волков.

Бургомистр и его человек тихо посоветовались, и бургомистр сказал:

– Жалование нашим палачам сейчас не платится, мы на это жалование попытаемся взять палачей из соседних городов.

К этому времени Максимилиан уже закончил чтение, и собравшиеся вокруг люди прислушивались к разговору городского головы и какого-то важного военного про палача.

– Господин, – заговорил Сыч, – коли будет жалование, то и искать никого не нужно, я сам поработаю за палача.

– А ты справишься? – Спросил Волков.

Сыч только хмыкнул в ответ:

– Да уж не волнуйтесь, справлюсь с Божьей помощью. Хоть дело и не простое.

– Вот и хорошо, – обрадовался бургомистр. – И искать никого не нужно. А утром всё будет готово. И дрова, и жаровни, и печи завезём.

– Вот и славно, – произнёс Волков. – Только не забудьте, господин Гюнтериг, отцы-комиссары тепло любят, привезите дров побольше. Пусть будет воз.

Бургомистр и его спутник вздыхали, но кланялись низко. Кто ж захочет перечить Святому Трибуналу.

Отец Иона совсем не походил на главу комиссии Святой Инквизиции. Прелат-комиссар, разве такой должен быть? Тучен он был чрезмерно и на лик добр, и мягок в обхождении. А тучен он был настолько, что, даже когда садился в телегу, просил себе скамеечку, сначала лез на скамеечку и уж потом падал или плюхался в телегу, а там долго ворочался, не мог совладать с тучностью своей и усесться, как подобает святому отцу. И вылезал из телеги он тяжко, причём другие отцы тянули его за руки, при этом усилия прилагали видимые. На радость солдатам, которые на то прибегали смотреть.

– Два беса страшны мне, – жаловался отец Иона смиренно,– за них и спросит с меня Господь, и нечего мне будет ему ответить, потому как нет молитв у меня против этих двух злых бесов. Одного из них зовут Чревоугодие, а второго Гортанобесие.

Съесть отец Иона мог как трое крепких людей. И оттого звучно и подолгу урчало чрево его, и иногда не сдержавшись, неподобающе сану своему, громко пускал он злого духа. Так что все слышали вокруг. От того и нахальники-солдаты за глаза прозвали его Отцом-бомбардой. Насмешники, подлецы.

Отец Иона страдал животом каждое утро, и подолгу сидел в нужнике. Но все ждали его безропотно, ибо этот тучный монах был прелат-комиссаром Святого Трибунала по всей земле Ланн и по земле Фринланад, а так же и в выездных комиссиях во всех епископствах по соседству, которые своего Трибунала не имели. И имел он от всех большое уважение, так как за долгие годы служения своего отправил на костёр сто двадцать шесть ведьм, колдунов и еретиков, не раскаявшихся. А тех, кто покаялся и принял епитимью тяжкую и не очень, и не сосчитать было.

В то морозное утро Волков и люди его как обычно долго ждали, пока отец Иона облегчит себя от обузы чрева своего и сядет в телегу. И поехали они тогда к городскому складу, хранилищу, который купцы арендовали под ценный товар. Там и стены, и двери были крепки, и вода туда не попадал, и крыс не было, а на небольших окнах под потолком имелись железа от воров. С утра люди из магистрата растопили очаг, ставили там жаровни с углями, печи и когда приехали святые отцы, то в помещении было уже не холодно.

– Лавки хорошие, – говорил отец Иона, оглядываюсь.

– Хорошие, хорошие.– Вторили ему отцы Иоганн и Николас.

– И столы неплохие, – продолжал осмотр отец Иона.

– Да-да, неплохие, ровные, струганые, писарям будет удобно. – Соглашались монахи.

– И свечей хватает, и тепло, вроде, всё хорошо,– резюмировал толстый монах.– Давайте, братья, рассаживаться.

Все монахи-комиссары уселись за стол большой, монахи-писари садились за столы меньшие.

– Братья мои, наверное, все поддержат меня, если я скажу, что бургомистр Гюнтериг честный человек, и он старался для Святого Трибунала.

– Да, мы видим его старания, – говорили монахи. – Честный человек, честный.

Бургомистр Гюнтериг кланялся чуть не до каменного пола.

– Ну что ж. Если до первого колокола заутрени, никто с раскаянием не придёт, – продолжал брат Иона, – инквизицию можно будет начинать.

– Так был уже колокол.– Напомнил брат Иоганн.– Ещё как мы сюда приехали, уже колокол был.

– Братья, так кто у нас в этом городе?– Вопрошал прелат-комиссар.

Один из писарей вскочил и принёс ему бумагу.

– Так, – начал он, изучая её. – Гертруда Вайс. Вдова. Хозяйка сыроварни. Есть у вас такая, господин бургамистр?

– Вдова Вайс?– Искренне удивился бургомистр.– Неужто она ведьма?

– А для того мы и приехали, чтобы узнать, на то мы и инквизиция. В бумаге писано, что вдова эта губит у людей скот, наговаривает болезни детям и привораживает чужих мужей.

Бургомистр, может, и хотел что-то возразить, да не стал. Удивлялся только, глаза в сторону отводил.

– Господин кавалер, – продолжил отец Иона, – коли не пришла она сама с покаянием, так ступайте вы за вдовой Вайс. Приведите её сюда.

Волков только поклонился и пошёл на выход.

Женщина стала белой, стояла она во дворе своего большого дома, с батраком говорила и замерла, замолчала на полуслове, когда увидела кавалера и солдат, что входили во двор. Во дворе пахло молодым сыром, было прибрано. И батрак был опрятен. Сама же женщина была немолода, было ей лет тридцать пять или около того, чиста одеждой, не костлява и очень миловидна. Чепец белоснежный, фартук свежий, доброе платье, чистое, несмотря на холод, руки по локоть голые, красивые.

Глаза серые, большие, испуганы.

– Ты ли Гертруда Вайс? – Спросил кавалер, оглядываясь вокруг.

– О, Дева Мария, матерь Божья, – залепетала женщина, – добрый господин, зачем вы спрашиваете?

– Отвечай, – Волков был холоден. – Ты ли Гертруда Вайс?

– Да, добрый господин, это я. – Медленно произнесла женщина. – Но что же вам нужно от меня?

– Именем Святого Трибунала, я тебя арестовываю. – Кавалер дал знак солдатам. – Возьмите её. Только ласково.

Двое солдат с сержантом подошли, вязли её под руки, повели к выходу со двора, а женщина лепетала, всё пыталась сказать кавалеру:

– Да отчего же мне идти с вами? Добрый господин, у меня сыры, куда же я. У меня сыновья. – Она не рыдала, говорила спокойно вроде, только по лицу её текли слезы, и была она удивлена.– Коровы у меня.

Волков глядел на неё и вспоминал ведьму из Рютте, страшную и сильную, когда та говорила, крепкие мужи в коленях слабели. Та железа калёного не боялась. Смеялась ему в лицо. А эта… Разве ж она ведьма? Эта была похожа на простую перепуганную женщину.