Кэт Ховард - Розы и тлен [litres]

– Отвратительно, – сказала я, ставя тарелку с гренками на стол. – Держи сироп.

– Там рядом стояла женщина, которая была одной из близких подруг Тании. Она пришла в ярость от того, что Дженет наговорила про Танию, и рассказала, что магия дани так не работает, что это просто невозможно, что Тании не требовалось никакое волшебство, чтобы увести любого мужчину, которого она только пожелает, тем более у такой неприятной особы, как Дженет. А потом она применила какой-то магический трюк и заставила Дженет рассказать правду. Всю правду, как есть. Все эти россказни насчет того, что только я могу спасти Томаса, разрушить заклятье, наложенное фейри – это полная чушь. Дженет сказала, что врала мне, потому что с самого начала знала, что я бездарна и бесполезна, и на меня не стоило тратить времени.

По ее словам, она таким образом пыталась меня мотивировать, чтобы я поднялась над посредственностью, чтобы заставить меня работать усерднее. Но, как выяснилось, даже несмотря на то, что оба моих родителя удостоились чести провести в мире фейри семь лет, я как была, так и остаюсь бесталанным ничтожеством.

Вот только не говори мне, что это неправда, потому что она мне все это наболтала под воздействием магии. Это так и есть. – Она вонзила вилку в лежащую перед ней гренку, и положила ее обратно на тарелку, даже не попробовав.

– Тот факт, что она это вдолбила себе в голову, вовсе не делает этого правдой, Елена.

– Вот и Гэвин мне сказал то же самое. – Елена улыбнулась, но в глазах у нее застыли пустота и растерянность. – Все дело в том, что ничто не говорит об обратном. Я ведь задала ему этот вопрос. Я имею в виду, насчет амулета. Хотела знать, почему она до сих пор мне его не дала. Но сейчас я твердо знаю, что если бы я была действительно одаренной, например, как ты или Марин, было бы неважно, что на этот счет думает Дженет.

Он бы просто у меня был.

Однажды, давным-давно жила-была девочка. И жила она в зеркальном домике. Каждая его поверхность показывала ей ее отражение: стены, полы, потолки. Она жила там совсем одна, но никогда не чувствовала одиночества, ведь ее окружали бесчисленные копии ее самой.

Обитая среди бесчисленных отражений, девочка не сразу заметила, как они начали меняться. Вначале это были лишь незаметные изменения. Отражение моргнуло раньше нее, или повернулось влево, когда она поворачивалась вправо.

Даже когда она это заметила, что отражения начали входить в комнату раньше нее, оставались неподвижными, когда она двигалась, или, наоборот, начинали двигаться, когда она замирала, ее это не слишком взволновало. В конце концов, отражения лишь подобие ее настоящей. Просто, они искажают действительность чуть больше, чем раньше.

Девочка знала, что она настоящая, из плоти и крови, что она дышит, что она не просто игра света и воздуха, не отражение, появляющееся лишь тогда, когда кто-то на него смотрит.

Но воздух и дыхание – одно и то же, и как можно угадать, кто на кого на самом деле смотрит?

И все же… все же…

Со временем отражения научились выходить из домика с зеркальными стенами. Выходить из комнат, в которых жила девочка, и больше не возвращаться. Они уходили, никогда больше не появляясь, а она по-прежнему оставалась в этом доме.

Девочка была растеряна – ей казалось, что уже не она здесь главная. Что она сама лишь иллюзия, создаваемая отражениями. Она чувствовала себя одинокой и не знала, что делать.

Она хотела всей душой, чтобы отражения – ее другие «я», вернулись, пусть даже изменившимися. Вернулись кусочки ее души, которые могли изменить прическу, цвет волос, могли танцевать, когда все в комнате сидели. Она знала, что когда-то они все были с ней единым целым.

Но без этих отражений она чувствовала себя незаметной. И она сидела, такая маленькая, замерев в углу комнаты, наблюдая, как ее последние отражения исчезают с поверхности зеркал. Как исчезает она сама.

Жило-было когда-то отражение, которому, в конце концов, удалось вырваться из сковывавшего его стекла. Возможно, у этой истории счастливый конец, и девочка жила долго и счастливо после этого.

Чего только не бывает в этом мире.

Возможно, единственный счастливый конец – это суметь выжить и рассказать свою историю.

В конце января я сидела у окна поезда, серебристой змейкой вьющегося среди грязно-белых холмов Северо-Восточного побережья. Колеса стучали по рельсам, за окном окоченевшие скелеты деревьев почти не тронутых человеком лесов перемежались парковками и промышленными зонами.

Эван устраивал презентацию в одной из галерей Нью-Йорка. Некий меценат из галереи «Дроун-Мэдоу» побывал в Мелете, где увидел его карусель. По словам Эвана, это была старая галерея, основанная сотню лет назад, и только трое из современных художников имели честь представлять там свои работы.

– Вот это оно и есть, Имоджен! Начало моей карьеры. Все, ради чего я так усердно трудился. Надеюсь, ты придешь? Мне так хочется, чтобы ты все это увидела.

Я, конечно, сказала, что обязательно приду, одолжила у Ариэль кожаные штаны, чтобы надеть их на вернисаж, покидала все необходимое в дорожную сумку и села в поезд.

Поезд проехал по мосту – громоздкому сооружению из бетона и громыхающего металла, под которым лениво колыхались серые воды. Он совсем не был похож на причудливые мосты, перекинутые через темные воды реки Морнинг. Этот мост вел в большой город, а не в сказочную страну.

Я принялась рассматривать других пассажиров в вагоне. Мужчины и женщины в деловых костюмах темных цветов с делано серьезным выражением лиц пялились в экраны своих девайсов. Девочка-подросток с аккуратно заплетенными косичками всех цветов радуги и блестками на веках, подергивалась на сиденье в такт музыке, которую она слушала через наушники. Измученная девушка – судя по всему, старшая сестра или няня – тщетно пыталась удержать двух сорванцов от бурной игры фигурками супергероев, и услышала в ответ: «У тебя не получится вырубить Бэтмена!». Довод, безусловно, убедительный.

Все эти люди казались мне странными, почти нереальными, настолько отличались они от обитателей нашего замкнутого богемного мирка, в котором я жила уже несколько месяцев. Интересно, чем они готовы были бы пожертвовать, чтобы изменить свою жизнь, на что могли бы обменять семь лет вдали от своего мира? Всегда существует более роскошный офис, более заманчивая должность, более высокий титул. Амбиции и талант могут рядиться в разные одежды – туфельки балерины, белый халат врача, лубутены топ-менеджера.

Поезд вполз в черту города, прозвучали объявления с призывами не оставлять детей и багаж при выходе из вагонов. Пассажиры облачились в пальто, взяли свою поклажу, и в их глазах появилось отрешенно-сосредоточенное выражение, самое подходящее, с их точки зрения, для общения с жителями Нью-Йорка – безумного города, где фейри могут проскакать галопом на своих лошадях по Таймс-сквер, и никто даже и глазом не моргнет, разве что туристы достанут свои фотоаппараты.