Борис Конофальский - Мощи святого Леопольда

Я, кавалер Иероним Фолькоф, милостью Господа рыцарь Божий волею епископа Вильбурга и с благословения архиепископа Ланна, прибыл в город Ференбург дабы спасти святые мощи великомученика Леопольда от поругания еретиками или ворам. И доставить их епископу Вильбурга. В городе встретил безбожников, что грабили городской арсенал, и, в бою побив их, взял у них бронзовую, добрую полукартауну на добром лафете под ядра на сорок фунтов. Прошу господина земли этой, принца Карла Оттона четвертого, курфюрста Ребенрее, сию полукартуну взять себе до срока, когда жители города Ференбург попросят вернуть ее обратно.

Дальше корявыми буквами шла приписка:

Я, Карл Брюнхвальд, ротмистр добрых людей из Эксонии, что верят в Истинного Бога и чтут Церковь, мать нашу, по договору с бургомистром города Ференбурга, охранял цитадель и казначейство. Более охранять сию цитадель не могу, ибо еретики пришли под город во множестве и с пушками, а у меня людей всего три дюжины. И чтобы не дать безбожникам побить меня и людей моих и пограбить казначейство, велел я людям своим вывезти деньги медные, что были мне доверены, и прошу принца Карла Оттона четвертого, курфюрста Ребенрее, принять сие деньги на хранение. Денег тех — три воза без счета. Все в мешках. И прошу офицера, кавалера фон Пиллена, выдать мне в том расписку.

Волков прочел, что приписал Брюнхвальд и с улыбкой подумал, что теперь фон Пиллену будет крайне сложно отказать им. Пусть попробует он отказаться от великолепной пушки и трех возов денег, будь они даже трижды медные. Кавалер протянул бумагу сержанту, что стоял рядом с фон Пилленом. Сержант нехотя подошел и брезгливо, двумя пальцами, взял листок бумаги и стал греть его над жаровней, поворачивая его к углям то одной стороной то другой. Так он жарил бумагу, пока лист не стал желтым в некоторых местах.

Фон Пиллен читал письмо, то и дело, поглядывая не господ офицеров, взгляд его был невесел, все это не нравилось ему. Но теперь ему и вправду было трудно отказать. Не хотелось ему принимать на себя сложные решения, но оставить пушку и деньги в городе, в котором бесчинствуют безбожные разбойники, он, конечно, не мог. Юный рыцарь отложил бумагу, подумал немного, опять поглядел на двух и сказал:

— Поступил бы я немилосердно, отказав добрым людям в выходе из столь опасного места, как этот город. То было бы не по-рыцарски и не по-Божески. Но коли вы и люди ваши выйдут из ворот, то прошу вас стать лагерем прямо у них. И далее не идти, и ждать неделю там. Согласны ли вы?

— Я согласен, — кивнул Брюнхвальд.

— Я тоже, — сказал Волков.

— И порошу вас следить за своими людьми, — продолжал фон Пиллен, — что среди них не было хворых, а коли такие будут провожать их в город обратно. Это обязательное условие, господа, — фон Пиллен встал. — Слышите, господа, никаких хворых.

— Так и будет, — заверил кавалер, вставая.

— Так и будет, — подтвердил ротмистр, тоже поднимаясь.

Первыми из города поехали пушки, за ними обозы с медными деньгами, все это стояло за воротами в ожидании решения фон Пиллена. Теперь, когда решение было принято, пушки и деньги остались у ворот под охраной, а подводы и лошади снова поехали в город, уж очень много всего нужно было вывезти с винного двора, да и из цитадели тоже.

Теперь, когда дело было сделано, Волков и Брюхальд ехали бок о бок и могли поговорить. Кавалер незаметно рассматривал ротмистра при свете дня и делал выводы. Ротмистр Брюнхвальд богат не был. Кираса гнутая и правленая не раз, кольчужка под ней древняя, старого плетения. Шлем и поручи, видавшие виды, вместо латных перчаток дорогих, дешевые рукавицы. Левая щека под щетиной помята, видно и зубам досталось. Но сам Карл Брюнхвальд был крепок и энергичен для своих сорока-сорока пяти лет. В суждениях своих был прост и строг. В общем старый и бедный воин.

— Вы все деньги отдадите курфюрсту? — спросил кавалер. — Себе ничего не оставите?

— То деньги не мои, — отвечал ротмистр. — Быстрее бы от них избавится. — Он покосился на собеседника. — А вы, что, не отдали бы деньги?

— Отдал бы, но я посчитал бы свои затраты и вычел бы их из этих денег.

— Затрат у меня нет, мне жалованье выплачено вперед до Рождества, мне еще цитадель два месяца охранять нужно.

Волков подумал, что солдаты этого честного и бедного офицера наверняка набрали себе меди в мешки, но говорить об этом не стал.

— Господин кавалер, — заговорил Брюнхвальд, чуть смущаясь, — дозволите ли спросить?

— Слушаю вас, — отвечал Волков, начиная догадываться, о чем пойдет разговор.

— А кем вам доводится одна из дам, что были сегодня там, на переговорах?

Кавалер усмехнулся, его догадка оказалась верной. Брюнхвальд заметил усмешку, насупился:

— Не подумайте чего плохого, я просто поинтересовался.

— Вы не первый и не последний, кто ей интересуется, — все еще улыбался кавалер, — и ничего плохого в этом нет. Она красавца.

— Редкая красавица, — согласился ротмистр.

— Да, из-за нее фон Пиллен нас и пустил в город.

— Что?! — Брюнхвальд вытаращил на Волкова глаза. Старый вояка не все понимал. — Так кем же она вам доводится?

— Не знаю, кем. Подруга, наверное, я подобрал ее в одной замызганной харчевне, она была гулящей девицей, вот теперь со мной ездит, хотя я велел ей ждать меня в гостинице в Ланне.

— Ах, она из гулящих, — понял Брюнхвальд, в его тоне послышалось разочарование, — она у вас вроде маркитантки?

— О чем вы, ротмистр? Маркитантки деньги зарабатывают, а эта только тратить умеет. Но полезна она бывает.

Брюнхвальд замолчал, не стал уточнять, в чем полезность этой прекрасной женщины, а Волков поглядывал на него и с усмешкой думал, что к этому разговору они еще вернутся.

Ханс-Йоахим Зеппельт, колдун и любитель мертвецов, был существом на редкость мерзким и вонючим, но даже ему какая-то добрая душа дала дерюгу в которую он кутался, пытаясь спрятаться от северного ветра. Он сидел на соломе, привязанный к колесу телеги за шею и дрожал. А отец Семион и брат Ипполит стояли рядом с ним, что-то ему говорили. А он смотрел на них красными глазами и, казалось, не понимал, что ему говорят. Только повторял и повторял:

— Не приму я причастия, нет, не приму я причастия.

Волков позвал к себе попов и спросил:

— Ну, обвинение, готово? Нужно писать решение трибунала.

— Так-то дело минутное, — как-то вяло отвечал отец Семион, — хоть сейчас все напишем да подписи поставим. Бумаги готовы.

— Ну, так давайте заканчивать дело. Да убираться отсюда.

Брат Ипполит молча поглядел на отца Семиона, сам говорить не решался, а тот вздохну и произнес:

— Дело придется заканчивать уже не здесь, придется его с собой брать.