Анатолий Эльснер - Рыцарь духа

— Дорогая Глафира, — говорил Илья Петрович, обнимая девушку за талию, — я полагаю, что твоя мама не может ничего иметь против нашего брака.

— Вообрази, — быстро отвечала она, глядя на него веселыми, лучистыми глазами, — оказывается, что это для него уже не секрет: она говорила с отцом и, по ее словам, он противоречил очень слабо, настолько, что в конце концов только сказал со вздохом: «Капитал не хотелось бы разделять». Вообще, призрак Клары явился совершенно своевременно.

Она рассмеялась с легким презрением, показывая ровные белые зубы.

— Ах, Глафира, какое счастье ожидает нас! — в восторге вскричал молодой человек, видящий себя в недалеком будущем миллионером. — Мы устроим жизнь по-американски: в основе — могущество капитала, который будет расти ежегодно и придавать нам величие и блеск настоящих королей мира, и хотя я буду только холодным игроком на шахматной доске жизни, но в душе моей будет гореть огонь, зажженный тобой…

Проговорив все это с увлечением, он склонился к ней. Она полураскрыла свои алые губы и потянулась к нему в ожидании поцелуя.

— Обожаю тебя, — прошептала она, замирая в его объятиях.

— Смотри, вот компания! — сказал Илья Петрович, указывая в глубину аллеи, где, обнявшись, шли Зоя и Тамара. Обе они были в странных ярко-желтых платьях, похожих на японские, с широкими рукавами, с разрезами на груди и, вероятно, для дополнения картины, с японскими веерами в руках. Тамара, томно склонившись к плечу Зои, что-то ей нашептывала. Это было чудное грациозное создание с южного типа лицом, с большими черными глазами газели, в глубине которых то светилась страсть, то смотрело коварство, то они как бы нашептывали что-то — смотря по настроению Тамары, — и черными волосами, обвивающими ее белый лоб, как два крыла ворона. В тонко очерченном матово-бледном лице ее с орлиным, очень изящным носом и яркими загадочно улыбающимися губами была разлита какая-то нега, что-то манящее к опьяняющим удовольствиям. Сзади их шел господин с цилиндром на голове и расфранченный, но с лицом совершенно будничным. Еще шагах в двадцати за ними шел Капитон с бутылками в руках, с сопровождении двух девиц — высокой блондинки с голубыми глазами, волосами, выкрашенными в соломенный цвет и с продолговатым с большими полукругами бровей лицом, тоже выкрашенным в цвет розы, и другая — брюнетка, скромно идущая с опущенной головой.

— Эта дружба Зои с этой особой меня сначала интересовала, теперь начинает возмущать…

Не договорив своих слов, Глафира стала смотреть на другую группу: Капитона с его спутницами, и лицо ее вспыхнуло и сделалось холодным и злым.

— Этот Капитон становится невозможным. Конечно, он может делать что угодно, но приглашать в дом каких-го певичек из кафешантана значит оскорблять нас.

Она сделала движение уйти, но Илья Петрович, держа ее за руки, стал ее убеждать остаться, и она, побуждаемая отчасти любопытством, окончила тем, что взойдя в круглую беседку, опустилась на стул.

— Господа, — крикнула со смехом Зоя, поворачиваясь к Капитону и его спутницам, — помните, мы образуем декадентский союз под названием «Красная пляска любви».

— Этого только недоставало! — проговорила Глафира, в то время как Капитон кричал «браво», а его спутница с выкрашенными волосами вульгарно смеялась.

— Сядемте, господа, — сказала Зоя, подойдя к трем огромным липам, под ветвями которых стояли стол и стулья. Все стали усаживаться, в то время как Глафира, находясь в небольшом расстоянии от них в беседке, внимательно всматривалась в лица спутниц Капитона холодными глазами.

— Тамарочка, милая, тебе принадлежит слово, — шутливо проговорила Зоя, с шумом опуская руку на стол. Тамара, пугливо посмотрев на Глафиру с ироническим выражением в глазах, тихо ответила:

— Никаких я слов не знаю и то, что говорила я тебе, было не мое, похитила из моих декадентских книг. Там действительно добро отрицается и возвеличивается сидящий на троне мира, по мнению этих авторов — сатана.

Она странно засмеялась одними губами, в то время как глаза ее смотрели серьезно и загадочно.

— Ты королева красоты, моя прелестная Тамара, — заговорила снова Зоя, — и одинаково очаровательна, говоришь ли о добре или о зле. Только я нахожу, что зло имеет более прав для воцарения в этом мире: оно пленяет нас и развязывает все желания и страсти наши, а добро, наоборот, связывает. Я не желаю быть связанной, а потому всем моим желаниям кричу: летите, миленькие, куда хотите.

Она взбросила руки кверху и засмеялась, но и в смехе ее чувствовалась разнузданность ее воли так же, как и в словах. Капитон, выслушав ее, с шумом поставил бутылки на стол и сказал, покачиваясь — он уже был немного пьян:

— Сейчас видно, что ты моя сестра. Да, черт возьми, я протру глазки миллиончикам папаши, чтобы они знали свою обязанность: превращать все дни жизни моей в наслаждение, так, чтобы каждая секунда кричала: «Время, стой», каждая минута пела о прелести жизни, каждый день кричал: «Как жаль, что прошел он». Иначе я не понимаю, на кой мне черт жить. Жизнь должна быть сладкой как мед, бальзамически ароматный, как хорошенькая девчонка…

Он стал разливать в бокалы шампанское, а Глафира в это время говорила:

— Да ты с ума сошел, Капитон. Несешь чепуху такую, и все это мы должны выслушивать, а ты, Зоя, заставляешь меня краснеть…

— Господа, не слушайте ее, — снова заговорил Капитон, — она, видите ли, помешалась, запутавшись в те тонкие силки, которые глупцы расставляют сами себе под именем различных добродетелей. Освободиться от сетей — значит стать свободным гастрономом тех блюд, которые преподносит нам жизнь. Я именно это и делаю, и полагаю, что не останусь в дураках. Я думаю также, что миром правят не добродетели, конечно, а очень умный, забавный и веселый старичок — господин черт. Не правда ли, мои птички?

С этими словами, многозначительно подмигивая, он посмотрел сначала на одну из своих соседок, потом на другую и, взяв в руки бокал, взглянул на небо, на котором уже засверкали золотые шарики и крикнул:

— За твое здоровье, веселый старичок.

Все развеселились, начали смеяться, чокаться и пить, а Зоя сказала:

— Несомненно, Капитон, ты с каждым днем подымаешься по лестнице широкого миропонимания и делаешься демоноподобным.

В это время господин в цилиндре — Евгений Филиппович Ольхин — подойдя к Зое, сложил на груди руки, склонил набок голову и с видом просителя робко проговорил:

— Зоя Серафимовна, вы меня очень огорчаете.

Зоя резко повернулась и глаза ее блеснули веселым задором.

— Мой вечно вздыхающий печальный рыцарь, — знаете ли что?..

— Говорите, пожалуйста.

Она неожиданно отвернулась и равнодушно ответила: