Йон Линдквист - Химмельстранд

Когда пришло время расходиться, Улоф предложил Леннарту остаться — неровен час, угодит в какую-нибудь канаву. Леннарт едва держался на ногах, и приглашение повторять не потребовалось. Он, не раздеваясь, рухнул в двуспальную кровать, где раньше спали Улоф и Ингела.

Улоф постоял немного, полюбовался на спящего приятеля. На всякий случай ухватился за спинку — пол под ним качался, как на корабле в непогоду. Собирался пойти спать в кровать Анте, но туда десять метров, и еще неизвестно, удастся ли сохранить баланс на такой длинной дистанции. Куда естественнее казалось лечь здесь же, на свое законное место. На три шага баланса точно хватит.

Баланса на три шага хватило. Правда, эти три шага он не столько прошел, сколько пробежал, будто кто-то толкнул его в спину, плюхнулся на кровать и мгновенно заснул.

Проснулся он в десятом часу утра.

Как это могло случиться? И у него, и у Леннарта уже много лет работал внутренний будильник: встать в пять и идти в коровник. Мало того — после ухода Ингелы Улоф потерял сон. Просыпался по три-четыре раза за ночь и очень долго не мог заснуть.

Первая мысль: боже мой! Коровы!

И вторая: как я замечательно выспался.

А вдогонку третья: чертов спирт. Голова чугунная.

Уже приготовился вскочить и бежать в коровник, но решил еще минутку поваляться. Несмотря на похмелье, он чувствовал себя отдохнувшим и выспавшимся. Повернулся и посмотрел на широкую спину Леннарта. Движение разбудило приятеля.

— Ты здесь? — спросил Леннарт, с трудом соображая, что к чему.

— Ну. Так уж вышло.

— А который час?

— Десятый.

— Шутишь!

— Какие шутки!

Ленннарт резко сел, но тут же повалился на спину.

— Перехватили вчера.

— Перебрали маленько.

— Надо к коровам.

— Ну. Сейчас двинем. Хорошо спал?

— Как ребенок. — Леннарт потер глаза, пару раз мигнул. — И не упомню, когда такое было.

— И я тоже. Странно.

— Еще бы не странно.

Они посмотрели друг на друга и одновременно смущенно улыбнулись. Покачали головами, поднялись и пошли по своим делам. Вечером того же дня они, осторожничая, выпили всего по паре стаканчиков грога и обсудили необычное явление. Оказывается, несмотря на похмелье, оба весь день чувствовали себя превосходно. И совершенно не устали — ни тот ни другой.

Постепенно, с хмыканьем, с намеками и несчетным количеством «ммм…» и «ну…», пришли к выводу: такой крепкий сон, такой прилив энергии — кто его знает, а может, и… ну… может, и вправду… оттого, что спали вместе.

Анте и Гунилла должны были вернуться только через два дня, так что у друзей было время проделать эксперимент еще раз, на этот раз без или почти без винных паров.

И опять тот же эффект — выспались замечательно, хотя из соображений нравственности спали одетые. Целая ночь превосходного сна, а потом весь день работали — и никакой усталости.

Вечером решили поговорить серьезно.

— Так не пойдет, — сказал Леннарт.

— Не пойдет, — кивнул Улоф. — В смысле — не может продолжаться.

— Что дети подумают?

— Что ты имеешь в виду?

— Будто не понимаешь… два мужика спят вместе. С какого перепугу? Нет, не пойдет.

— Не пойдет, — как эхо повторил Улоф и подумал, как чудесно, засыпая, слышать дыхание другого человека и понимать, что ты не одинок на этой земле.

— А почему, собственно, не пойдет?

— Не хуже меня знаешь.

— Не знаю… я вообще не так много знаю, — честно признался Улоф.

Леннарт прищурился и долго разглядывал друга. Тот положил тяжелые руки на стол и ждал пояснений.

— Хочу спросить…

— Спрашивай, — кивнул Улоф.

— Не то чтобы я… ты не думай, я не из тех, кто судит, каждый имеет право… но… у тебя есть такие… такие склонности?

— Не понимаю, что ты имеешь… — начал было Улоф, но Леннарт прервал его, хлопнув ладонью по столешнице.

— Тысяча чертей, Улоф! Не валяй дурака, и без того…

— Ладно, ладно… сбавь обороты. Не-а… у меня нет таких склонностей. И никогда не было. Насколько я знаю.

— Вот и хорошо. Хорошо. Главное — знать, кто есть кто. Потому что и у меня нет. Тоже. Нет и не было. Не то чтобы я осуждаю кого-то, но…

— Но что?

Леннарт уставился на Улофа чуть ли не с гневом.

— По правде говоря, с тобой каши не сваришь. Ну, что касается…

— Тогда спи один. Лежи и дергайся, пока не рассветет. Как я, к примеру. Только склонности-то здесь при чем?

Они замолчали. Тишину нарушало разве что тиканье старинных часов в гостиной да скрип стульев, когда тот или другой меняли позу.

— А дети? — спросил Леннарт после долгой паузы.

— Дети поймут, — с неожиданной уверенностью сказал Улоф. — Что — дети? Поймут дети.

Когда вернулись Анте и Гунилла и отцы объяснили им, как и что, посыпались вопросы, но вопросы чисто практические — как они теперь будут размещаться. Дом Леннарта был побольше, в нем была гостевая комната, в которой почти никогда никто не жил, — ее отдали Анте. Тот не возражал — комната была и больше, и лучше старой.

Если у детей и были сомнения насчет характера отцовских отношений, они держали их при себе. А самое главное — новый ночной порядок пришелся всем по вкусу. Анте и Гунилла и так хорошо ладили, а теперь их было просто водой не разлить — лучшие друзья.

Леннарт и Улоф не могли нарадоваться. Оба помолодели. Постепенно решились спать не в верхней одежде, а в трусах и ночных рубашках. И только спустя почти год их руки случайно встретились, и они пришли к выводу, что засыпать, держа друг друга за руки, еще лучше, хотя лучше, казалось бы, некуда.

Дальше этого дело не заходило. Так бы оно и продолжалось, и только кислотный дождь, только угроза быстрой и неизбежной смерти подтолкнула их к такому неожиданному и пугающему шагу в неизвестное.

Вместе, но не совсем близко, не бок о бок, фермеры пошли проверять свои плантации — результат оказался именно таким, какого они и ожидали: все уничтожил дождь. Ни листочка, ни стебля, ни побега — ничего. Все, что осталось, — пятно черной, точно выжженной земли.

— А трава… — сказал Улоф и вытер ноги о по-прежнему зеленый травяной ковер.

— Да… лучше не говорить.

— Думаешь, про то, чего не понимаешь, и говорить не стоит?

Леннарт вздохнул.

— Если есть что сказать. Насчет травы. Это я насчет травы.

— Эта трава… думаю, эта трава приспособилась здесь расти. То есть к местным условиям.

— Как это? Что ты имеешь в виду?

— Ничего я не имею в виду. Только то, что сказал. Что сказал — то и имею в виду! — Улоф даже слегка повысил голос. — Приспособилась к местным условиям. Все, что не приспособилось, — пиши пропало.

Они подошли к месту, где стоял кемпер Дональда. От складного стула остался лишь ржавый скелет, а импрегнированные доски пола превратились в темную зеленоватую кашицу.