Адам Нэвилл - Дом малых теней

— Послушайте, вот эта вот обмерка головы… Так уж ли это нужно?

Кэтрин зевнула еще раз. Сонливость одолевала ее. Жесткие руки Мод поддерживали ее все время в вертикальном положении, но Кэтрин чувствовала, что неумолимо клонится то вперед, то назад. Она уже даже не извинялась — бесконечные «извините» и «простите» утомили ее; она только покачивалась да прикрывала рот, чтобы задушить очередной зевок.

Усталость от четырехмильной пешей прогулки, деревенский воздух, горячая ванна и тарелка бараньего бульона вместе с порцией домашнего хлеба сделали свое дело. Голова, да и все тело отяжелели, отчаянно хотелось спать. Может, дело было еще и в той настойке, что дала ей Мод с ложечки: сначала вкус был горьким, но потом но всему ее существу разлилось приятное тепло. Мысли куда-то уплывали, Кэтрин вымоталась и ни на что сейчас не годилась, но сама мысль о вопиющем пропуске ужина и раннем отходе ко сну грозила определенными рисками.

— Мне очень жаль, но… Я так устала. Мне нужно…

— Не сейчас, дорогая. — Эдит повернулась к Мод, суетившейся за спиной у Кэтрин, и, хмуря брови, жестом повелела ей поторопиться. — Потом мы уложим вас спать. Вам нужно будет отдохнуть после этой глупой утренней выходки. — Голос Эдит смягчился, чуть ли не умиротворился, будто вид Кэтрин, стоящей перед высоким овальным зеркалом и обряженной в нечто свадебно-белое, одарил покоем ее дряхлую душу.

Кэтрин была почти готова поблагодарить хозяйку за оказанное великодушие. Значит, ей все-таки дадут нормально поспать. Поспит она, а потом продолжит… То есть начнет опись… Нет, все-таки надо отсюда уехать уже сегодня, сегодня ночью… Мысли расплывались и куда-то пропадали без следа.

Сначала ее проводили из столовой в персональную ванную комнату на втором этаже, затем снова помогли одеться и спустили вниз. Она чувствовала себя пациентом какой-нибудь старой больницы. Так много лестниц, так много незапертых дверей, ведущих в комнаты-палаты, посвистывают длинные юбки с фартуками, поскрипывают колеса инвалидного кресла…

Платье, что было сейчас на ней, было снято с деревянной заготовки, что стояла в «швейной мастерской» Виолетты Мэйсон. Находилась та неподалеку от таксидермического кабинета Мэйсона. Плетеные корзины со сложенными в стопки костюмами выстроились у дальней стены мастерской, под полками, уставленными красками и швейной утварью. Похоже, плотницкие работы тоже были не чужды Виолетте — небычно для женщины ее времени, но тот факт, что одна из скамеек перед столиком со старинными инструментами была завалена шпагатом и деревянными брусками помимо привычных пуговиц и обрезов тканей, однозначно указывал на то, что ради причуд своего братца она освоила и это дело.

Перед глазами Кэтрин все опять поплыло, и она решила сосредоточиться на платье. Она склонила голову и оглядела себя. Фасон годов эдак двадцатых прошлого века, рукава по локоть, без талии.

— Ничто другое вам не пойдет, — заявила Эдит. — Моя мать была маленькой женщиной. Вот это платье она носила, будучи беременной мной.

Кэтрин чувствовала себя слишком усталой, чтобы обижаться, хотя шпилька старухи немного оживила ее и помогла распознать идущий от ткани запах: старые тяжелые духи и затхлость деревянного шкафа, где одежда хранилась века напролет. Никаких бирок на платье, само собой, не было. У самых швов и по кружевным краям ткань приобрела желтоватый оттенок.

То, что Кэтрин видела в зеркале, ей не нравилось. Платье как-то неприятно преобразило ее. В пятне тусклого медного света от лампы над зеркалом стояла босая женщина со взъерошенными волосами, высохшими без укладки, обряженная в какой-то белый балахон, она столь мало напоминала ту Кэтрин, что обычно отражалась в зеркалах. Эта Кэтрин существовала будто бы на старой-престарой фотографии, что обычно хранятся в коробках на чердаке по соседству со снимками усатых мужчин в костюмах и маленьких девочек в рюшах, подъюбниках и шляпках на ленточках. Ей подобное столкновение с прошлым почему-то всегда внушало чувство собственной ничтожности — столько людей жило и столько умерло до нее, кто она в этом огромном потоке времени?

За ее отражением в зеркале парило призрачно-бесцветное лицо Эдит, будто бы отдельно от тела, ибо хозяйка была облачена в платье с высоким горлом из черного шелка. Должно быть, Мод переодела ее, пока Кэтрин нежилась в чугунной ванне, наполненной дымящейся зеленоватой водой и ароматной солью, окутывавшей ее запахом каких-то трав, но каких именно, Кэтрин определить не могла. Лежать в ванной после тарелки теплого супа было самым настоящим блаженством. Вот бы можно было прямо там, в пряно пахнущей воде, и заснуть…

Глаза Кэтрин снова закрылись сами собой. Она попыталась вспомнить интерьер. Ванна была сделана не позднее 1880-х годов. У нее были львиные «ножки». За ней стоял массивный титан с водой, из бока титана торчали два огромных вентиля, поверх которых был наброшен душевой шланг с насадкой старого образца. Ничего подобного Кэтрин раньше не видела. По стенам были развешаны резные шкафчики красного дерева. Плитка была расписана вручную узором из полевых цветов… В которые, наверное, так приятно упасть…

Мод чуть встряхнула ее.

— Извините.

Стало ломить спину, да и кожа вдруг стала какой-то чересчур чувствительной. Кажется, она попала в тепло слишком поздно — ее колотил озноб. Кэтрин вечно простывала под дождем. Постоянные стрессы и жизнь в Лондоне окончательно подорвали её иммунитет. Может быть, свою лепту внесли и ужасная вонь мастерской и ульев. Может, она надышалась трупных газов. Но температуры будто бы не было. Желудок тоже не давал о себе знать. Хотя почему-то было трудно глотать. Ее горло было сухим, как пустыня, и таким же горячим.

Нужно вернуться домой. Лечь в свою постель, предварительно закинувшись аспирином. Ей до зубовного скрежета хотелось позвонить матери. Интересно, получится повести машину? Выспавшись, отдохнув несколько часов, она сможет оставить записку и тихо ускользнуть. А там уже — дом, милый дом.

Бежать, пока еще не поздно.

Откуда пришла эта мысль? Она не должна позволять себе так думать. Ей так сказали. Она знала, что делать, когда у нее начинались подобные мысли.

Платье сняли через голову. На плечи набросили стеганый халат.

Мод помогла ей вернуться в комнату, как если бы Кэтрин была старухой, требующей ухода. И как только Кэтрин уселась в постели, она заметила, что глаза Мод мокры от слез. Это было последнее, что она увидела перед тем, как веки ее снова смежились и ее разум перевернулся и скользнул назад, в бездонное и непреодолимое бессознательное.

Ты пойдешь с нами в большой дом, Киффи?