Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

…Нет, бить он не стал. Просто поймал Олежку за узкий галстук, потянул вниз. Не сильно потянул, а так, чтобы отреставрированный римский Олежкин нос замер в нескольких миллиметрах над салатом.

– Извинись, – сказал скучным голосом.

– Перед кем? – Олежка хрипел, мотал башкой и упирался ладонями в стол.

– Перед ней.

А она даже не повернула головы. Лягушонка в коробчонке… Ей было плевать и на обидчика, и на защитника.

– Ваня, не надо! – Юна положила ладонь поверх его руки, с мольбой заглянула в глаза. – Я тебя прошу.

– Извинись, – повторил он и потянул за галстук чуть сильнее, так, чтобы римский нос окунулся-таки в салат.

– Пошел ты… – Дальше было нецензурное, но не слишком разборчивое из-за салата. Иван разжал пальцы, вытер руку салфеткой, бросил быстрый взгляд на отца. Тот был занят беседой с Олежкиным отцом. Значит, не видели. Ну и ладно.

– А чего это ты решил, что я выберу тебя? – Ксю не смотрела на Олежку, она смотрела на Нику, очень внимательно смотрела.

– А разве я ошибся? – Олежка торопливо и зло стирал с лица майонез. – Ведь зачем-то твоя бабка меня позвала.

– Моя бабка позвала не вас, а ваших отцов. – Ксю пожала плечами. – С этим все понятно. Мне непонятно лишь одно, что здесь делает она. Эй! Ты меня слышишь? – Она перегнулась через Ивана, ткнула Нику-Доминику в плечо. – Ты вообще нормальная?

Иван поморщился. Ему не нравилась Ника. Не нравилась ее граничащая с высокомерием отстраненность, но еще больше ему не нравилась устроенная на его глазах травля. Ника отобьется. Наверняка отобьется. Вот и глаза, до этого прозрачные, наливаются мрачной синевой, вот и пальцы сжимают креативный медальон все сильнее и сильнее. Хорошо, что медальон, а не столовый нож. Но все равно то, что происходит сейчас за столом, неправильно и мерзко.

И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Юна.

– Хватит, Ксения. – Она бросила на сестру предупреждающий взгляд. – Ты забыла, что сказала бабушка?

– А ты всегда делаешь то, что велит тебе наша бабка?! – Ксю поморщилась. – Послушная девочка! Как же, как же! Знаем мы таких послушных и двуличных. Скажи, Дим? – Она перевела взгляд на брата, и тот тут же согласно кивнул.

– В отличие от тебя. – Юна не сдавалась. Юна, похоже, привыкла к подобным пикировкам.

А вот Иван привыкнуть никак не мог. Совсем не так он представлял себе семейные ценности и родственные связи. Да и ужины в его семье проходили куда веселее и интереснее. Кстати, об ужине. Тарелка Ники уже второй вечер подряд оставалась пустой. Святым духом она питается, что ли?

– Ты почему не ешь? – спрашивал Иван вежливо, почти галантно. Если уж так вышло, что они сидят рядом. – Подать тебе что-нибудь?

– Нет. – Ника мотнула головой, и белый завиток мазнул Ивана по щеке. Нет и все. Никакого тебе «спасибо» и «будь так любезен». Похоже, девчонка попала в этот дом пусть и не с помойки, но точно не из Смольного. Манерам ее никто не обучал. Он уже хотел отвернуться, как Ника вдруг сказала почти шепотом: – Можно мне воды? – Сказать-то сказала, а на Ивана даже не глянула.

– Можно. – Он налил воды в ее бокал.

Вот только бокал она взяла не сразу. Да и взяла как-то странно. Пальцы ее сначала заскользили по скатерти, медленно-медленно, осторожно, а потом дотронулись до запотевшего от ледяной воды стекла. И как только дотронулись, Ника вздохнула с облегчением. По крайней мере, Ивану так показалось. И воду она пила с жадностью, словно все это время изнывала от жажды. И бокал на стол ставила так же осторожно, как до этого брала. Так же осторожно, как до этого подходила к столу. Или не сама подходила? Или Артем Игнатьевич подводил?..

Озарение было внезапным и ярким, как вспышка молнии. Вот только разве так бывает? Разве могли они сразу не заметить? А они ведь не заметили. Вот он, например, до сих пор не до конца уверен.

Не уверен, но может проверить. Прямо сейчас, пока остальные увлечены перепалкой Ксю и Юны, пока не смотрят в их сторону. Был, конечно, риск попасть впросак, но он должен убедиться… Он убедиться, а она увидеть…

Не увидела… Его проведенную всего в нескольких сантиметрах от ее широко открытых глаз руку не увидела… Нет, она что-то почувствовала, потому что слегка отпрянула. Почувствовала, но не увидела.

– Что ты сейчас сделал?

Ника смотрела прямо на него. Иван был готов поклясться, что именно смотрела. И поклялся бы, если бы не вот этот… эксперимент, если бы не железобетонная уверенность, что она ничего не видит.

– Ничего. – Он покачал головой. Рассматривать ее сейчас, после того что он только что узнал, было неловко. Словно бы он подсматривал за ней в душе. Странное и глупое чувство, но факт оставался фактом.

– Не ври. – Уголок ее рта едва заметно дернулся, а правая рука снова сжала медальон. – Я знаю.

– Ты знаешь, а я не знал. Почему ты никому не сказала? – Он и сам не заметил, как перешел на шепот.

– Не сказала что? – Теперь она улыбалась. Ох, лучше бы злилась: такой горькой, такой вымученной была эта ее улыбка. – Не сказала, что слепая?

А радужка снова наливалась синим пополам с серым, как море перед штормом. И кожа, и без того бледная, сделалась совсем прозрачной.

– Ты ничего не ела. – На лицо ее Иван больше старался не смотреть. Смотрел на ее пустую тарелку. – Не боишься умереть с голоду? – Лучше вот так, лучше говорить банальности и глупости, чем обсуждать ее слепоту.

Она и не стала обсуждать. Она зло мотнула головой, прошипела:

– Не боюсь.

Прошипела и отвернулась. Хотя могла и не отворачиваться. Зачем отворачиваться, если ничего не видишь?

А он пожал плечами. Тоже совершенно машинально, не подумав, что жест его останется незамеченным. Да что там жест, сам он останется незамеченным вот этой странной и высокомерной слепой девчонкой.

С того самого момента Иван больше к Нике не обращался, лишь поглядывал искоса на ее четко очерченный, почти идеальный профиль и думал, как скоро догадаются остальные. Как скоро догадаются и что предпримут? Впрочем, как выяснилось, за Никой присматривал не только он. Кое-кто, несомненно, был осведомлен о ее слепоте. Артем Игнатьевич, Тереза, Агата – эти трое знали наверняка. На лице Артема Игнатьевича читалась обеспокоенность, Тереза поглядывала на Нику с задумчивым сомнением, будто решала в уме какую-то задачу. А вот во взгляде Агаты Ивану чудилась жалость. Или только чудилась? Ничто из того, что он успел узнать про эту удивительную женщину, даже не намекало на сентиментальность. Даже с собственными детьми и внуками она была строга и непреклонна. Что уж говорить о чужаках?

Пока Иван думал и анализировал, Ника уронила вилку. Уронила и нырнула за ней под стол. Да уж, какие тут манеры?.. Иван тоже нырнул. Просто так, можно сказать, за компанию.