Наталья Александрова - Портрет неизвестной

Дон Диего был опытный мореход, но плохой военный.

Он не учел того, что пиратский корабль стоял к ним носом, а значит, был плохой мишенью. Зато сам испанский галеон стал теперь отличной мишенью для носовых пушек голландца. Прогремел залп — и тут же затрещала и рухнула бизань, с вант посыпались раненые матросы.

Пороховой дым рассеялся, и испанцы увидели, что пиратский корабль прибавил ходу, стремительно приближаясь к галеону. Дон Диего сорванным голосом отдавал команды, испанский корабль пытался развернуться, но он был тяжел, к тому же лишился одной мачты, и маневр не удалось довести до конца.

Дон Педро Авила с полубака наблюдал за развитием событий.

Он понял, что судьба галеона предрешена, что совсем скоро он окажется во власти пиратов. Когда сомнений в этом не осталось, он спрятался в укромный уголок за грот-мачтой, достал из-под одежды кожаный мешочек и вытряхнул из него на ладонь огромный желтоватый камень.

Алмаз был чересчур велик, но в нем таились все мечты дона Педро, все его надежды на будущее. Он взял камень в рот, сделал большой глоток бренди из фляжки…

Он едва не задохнулся, но все же сумел проглотить камень.

Ледяной тяжестью алмаз прокатился по пищеводу и улегся в желудке.

Здесь его никто не найдет.

Дон Педро еще несколько раз глотнул из фляжки, чтобы унять боль и тяжесть камня.

Тем временем голландский корабль быстро подходил к левому борту галеона. Пушки на этом борту только что выстрелили, и канониры не успели их перезарядить, так что с этой стороны галеон был совершенно беспомощен, как робкая антилопа перед разъяренным львом. Вот голландский корабль на полном ходу ударился в левый борт испанца.

Раздался оглушительный треск ломающегося дерева, грохот падающих рей, хлопанье парусов, но все эти звуки заглушил боевой клич бросившихся на абордаж пиратов.

Полуголые, косматые, страшные, как черти в аду, они забрасывали на борт испанского галеона абордажные крючья и карабкались по рвущимся канатам.

Голландцы и англичане, французы и итальянцы, малайцы, негры и индусы…

Белые, желтые, красные, коричневые тела, покрытые живописными и устрашающими татуировками, сыпались на палубу. Чтобы освободить руки, они сжимали в зубах дамасские сабли и испанские кинжалы, кривые малайские ножи и африканские копья-ассегаи с широкими страшными наконечниками.

Первым на борт галеона спрыгнул рыжебородый гигант с огромным топором в руках.

Испанский офицер в стальном панцире и шлеме с развевающимся плюмажем выстроил по левому борту свой небольшой отряд — двадцать солдат, вооруженных мушкетами. Они дали залп — и с десяток пиратов попадали в море и на палубу, но нападающих было больше сотни, и они дрались как бешеные.

Испанские солдаты дрались как львы. Они понимали, что защищают не золото короля, а свои собственные жизни. Пираты не берут пленных, а если кому-то и оставляют жизнь — жизнь эта будет страшнее смерти, потому что несчастные будут проданы в рабство, на серебряные рудники.

В одном ряду с солдатами дрались пассажиры — возвращавшиеся на родину отставные военные и купцы, понадеявшиеся на охрану королевского галеона.

Здесь же был и дон Педро Авила.

Он дрался со всем бесстрашием отчаяния, но когда увидел, что почти все защитники галеона убиты или ранены, попытался спрятаться в корабельном трюме.

Однако этот номер у него не прошел. Когда он уже открыл крышку люка и хотел спрыгнуть в трюм, его схватила могучая рука.

Обернувшись, дон Педро увидел огромного полуголого негра с копьем в руке. Тот уже занес свое страшное копье и сверкал белками глаз, собираясь пригвоздить испанца к доскам палубы, как вдруг рядом с ним появился светловолосый голландец.

— Остановись, Маюмба! — окликнул он негра. — Стой, не убивай этого доброго христианина!

Негр с сожалением опустил копье, но продолжал держать дона Педро за горло.

— Ты ведь христианин? — осведомился голландец, насмешливо разглядывая испанца.

— Христианин… конечно, я христианин! — прохрипел дон Педро, в душе которого затеплилась призрачная надежда.

— А коли ты христианин, ты не посмеешь соврать другому христианину, то бишь мне.

— В моем роду никогда не было лжецов! — с испанским высокомерием ответил дон Педро.

— Коли так, скажи мне, добрый христианин, где ты спрятал свое золото.

— Какое золото? У меня нет никакого золота!

— Ну вот, а говорил, что никогда не лжешь! — огорчился голландец. — Ты расстраиваешь меня, благородный дон, а что еще хуже, ты расстраиваешь Маюмбу. А когда Маюмба расстраивается, он становится очень сердит. Он может оторвать твою голову голыми руками, представляешь? Или вырвать твое сердце из груди. И съесть его, пока оно не перестало биться! Представляешь себе?

Негр ухмыльнулся, и дон Педро сразу поверил, что он способен осуществить страшную угрозу.

— Так что не советую тебе сердить нас с Маюмбой. Ты возвращаешься домой, в Испанию, а стало быть, по примеру всех своих соплеменников везешь с собой золото, прекрасное индейское золото, чтобы купить в Испании дом и землю, молодую жену и спокойную старость. Но сейчас, благородный дон, перед тобой стоит выбор: сохранить свое золото или свою жизнь. Так вот, подумай, нужно ли будет тебе золото на том свете? Поможет ли оно тебе, если Маюмба вырвет и съест твое сердце? Выбирай, благородный дон!

— У меня нет никакого золота! — упорно повторил дон Педро.

— До чего все же глупы эти испанцы! — вздохнул голландец и быстрыми ловкими движениями обшарил одежду дона Педро.

И нашел в его кармане пустой кожаный мешочек.

Он вывернул этот мешочек наизнанку, обнюхал его, и радостная улыбка скользнула по его лицу.

— Представляешь, Маюмба, — голландец повернулся к своему чернокожему спутнику, — этот благородный дон совсем не такой благородный, как нам сперва показалось! Он хотел нас обмануть! Представляешь, Маюмба, он проглотил кое-что и думал, что мы не догадаемся! Или ты думал, что мы не сможем достать то, что ты проглотил? А мы ведь сможем, правда, Маюмба?

Дон Педро почувствовал, что в глазах его потемнело.

Как же он допустил такую ошибку? Как же он не избавился от кожаного мешочка?

— Правда ведь, мы сможем, Маюмба? — повторил голландец и подмигнул негру.

Тот поднял свое копье и ударил дона Педро в живот, потом повернул широкое лезвие и выдернул его.

Дон Педро почувствовал, как от этого удара его мир распался надвое и пространство между двумя его половинами наполнилось бездонной, оглушительной болью.

Он еще был жив, но боль была такой нестерпимой, что он желал одного — чтобы милосердная смерть пришла как можно скорее, погасив костер боли.

И своим угасающим взором он еще успел различить, как страшный черный человек запустил свою огромную руку в его пылающую рану, пошарил там и с торжествующим воплем вытащил огромный окровавленный камень.