Роберт Блох - Возвращение на шабаш

Джорла прибыл седьмого октября. Он остановился в отеле; студия, как обычно, прислала встречающих, отвела его для официального тестирования, а затем передала мне. Я впервые встретил этого человека в маленькой гардеробной, которую ему выделили. Никогда не забуду тот день, когда мы впервые встретились, и то, как впервые увидел его, входя в дверь.

Не знаю, что я ожидал увидеть. Но то, что увидел, поразило меня. Ибо Карл Джорла был и мертвым, и живым человеком с экрана, только в реальности. Черты лица, конечно, не были обезображены смертью. Но он был высок и почти так же худ, как в своем образе; лицо бледное, а под глазами виднелись голубые круги. А глаза — те самые мертвые глаза из фильма, глубокие, всевидящие!

Гулкий голос приветствовал меня на неуверенном английском. При моем замешательстве на губах Джорлы появилась улыбка, но выражение его глаз не изменилось в их чуждой странности.

Несколько неуверенно я разъяснил ему мои обязанности.

— Никакой по-ублиичности, — пропел Джорла. — Я не хотеть, чтобы стало известно о моих дела-ах.

Я привел ему обычные аргументы. Не могу сказать, как много он понял, но он был непреклонен. Я узнал лишь немногое: что он родился в Праге, жил в достатке до начала европейской депрессии и начал работать в кино только для того, чтобы угодить своему другу-режиссеру. Этот режиссер снял картину, где играл Джорла, только для частных представлений. Копия для общего распространения была выпущена и скопирована лишь по счастливой случайности. Все это было ошибкой. Однако предложение сняться в американском кино поступило вовремя, поскольку Джорла хотел немедленно покинуть Австрию.

— После вы-хода фие-ельма мы с дру-у-узьями были выставлены в пло-охом свете, — медленно объяснил он. — Они не хотеть показа, и всей этой ц-цере-монии.

— Черная Месса? — спросил я. — Ваши друзья?

— Да. По-оклонение Люциферу. Это было по-настоящему.

Он пошутил? Нет — я не сомневался в искренности этого человека. В этих отрешенных глазах не было места веселью. И тогда я понял, что он имел в виду, о чем так небрежно сказал. Он сам поклонялся дьяволу — он и этот режиссер. Они сняли фильм и намеревались показать его в своих оккультных кругах. Неудивительно, что он искал спасения за границей!

Это казалось невероятным, если не считать того, что я немного знал Европу и темные региональные помыслы тех людей. Поклонение злу до сих пор практикуется в Будапеште, Праге, Берлине. И он, Карл Джорла, актер ужасов, признался, что он один из них!

«Что за история!», — подумал я. И тогда я понял, что его релиз, конечно, никогда не напечатают. Звезда ужасов признается в вере своего же персонажа? Абсурд!

Все черты лица Бориса Карлоффа подчеркивали тот факт, что он был мягким человеком, который нашел настоящий покой в садоводстве. Лугоши был изображен как чувствительный невротик, мучимый ролями, которые играл в фильмах. Лайонел Этуилл был светским львом и звездой сцены. А о Питере Лорре всегда писали, что он кроток, как ягненок, и был тихим студентом, мечтавшим играть комедийные роли. Нет, разглашать историю поклонения Джорлы дьяволу не годилось. И он был чертовски скрытен в своих личных делах!

После нашей неудачной беседы я разыскал Кинкейда. Я рассказал ему о том, с чем столкнулся, и попросил совета. Он дал мне его.

— Старая уловка Лона Чейни, — посоветовал он. — Образ таинственного человека. Пока не выйдет картина, мы ничего о нем не говорим. И потом, у меня есть ощущение, что все уладится само собой. Этот парень просто чудо. Так что не беспокойся об этих байках, пока фильм не будет снят.

Поэтому я отказался от рекламы Карла Джорлы. И теперь очень рад, что сделал это, потому что никто не помнит его имени и не подозревает о том ужасе, который вскоре последовал.

Сценарий был закончен. Дирекция одобрила. Четвертая сцена находилась в производстве декораций, и директор по кастингу был по уши в работе. Джорла появлялся в студии каждый день, Кинкейд сам учил его английскому. В этой части требовалось очень мало слов, а Джорла, по словам Леса, оказался блестящим учеником. Но Лес был не совсем доволен. Однажды он пришел ко мне за неделю до начала съемок и облегчил душу. Он старался говорить непринужденно, но я видел, что мой товарищ обеспокоен.

Суть его истории была очень проста.

Джорла вел себя странно. У него были неприятности с конторой; он отказался дать студии свой домашний адрес, причем было известно, что он выписался из отеля через несколько дней после прибытия в Голливуд. И это еще не все. Он не рассказывал о своей роли и не разглашал никакой информации. Казалось, его это совершенно не интересовало — он откровенно признался Кинкейду, что единственной причиной подписания контракта было желание покинуть Европу.

Он рассказал Кинкейду то же, что и мне — о дьяволопоклонниках. И намекнул на большее. Он говорил о преследователях, бормотал о каких-то «мстителях» и «охотниках, которые ждут». Он, по-видимому, чувствовал, что члены колдовского культа сердятся на него за нарушение тайны и считают ответственным за релиз «Возвращения на шабаш», поэтому, по его словам, он не хотел давать свой адрес и рассказывать о своей жизни для публикации в прессе. Вот почему он должен использовать очень густой макияж в своем дебютном фильме здесь. Временами ему казалось, что за ним наблюдают или следят. Здесь было много иностранцев. слишком много.

— Что, черт возьми, мне делать с этим человеком? — вскричал Кинкейд после того, как объяснил мне это. — Он сумасшедший, или дурак. И, признаюсь, он слишком похож на своего героя, чтобы угодить мне. Проклятая небрежность, с которой он, по его словам, баловался поклонением дьяволу, колдовство! Он верит во все это, и я скажу тебе правду. Я пришел сюда сегодня из-за последнего, о чем он говорил со мной сегодня утром.

Кинкейд протянул мне вырезку из газеты. Это был «Лондон Таймс», отправленный через европейские линии. Короткий абзац, повествующий о смерти Фрица Оммена, австрийского кинорежиссера. Его нашли задушенным на чердаке где-то в Париже, и тело несчастного было страшно изуродовано; там упоминался перевернутый крест, выжженный на животе над разорванными внутренностями. Полиция разыскивает убийцу.

Я молча вернул вырезку.

— Ну и что? — спросил я, хотя уже догадался, каким будет ответ.

— Фриц Оммен, — медленно сказал Кинкейд, — был режиссером фильма, где снимался Карл Джорла. Режиссером, который вместе с Джорлой знал о культе дьяволопоклонников. Джорла говорил, что он бежал в Париж, и те разыскали его.

Я молчал.

— Бардак, — проворчал Кинкейд. — Я предложил Джорле полицейскую защиту, но он отказался. Я не могу принуждать его по условиям нашего контракта. Пока он играет роль, с нами он в безопасности. Но он нервничает. И я его понимаю.