Пётр Перминов - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 6 [компиляция]

14 августа, 1913

Раннее утро, светает. Я не ложился спать. Признаться, я боюсь уснуть. Сейчас я делаю записи в дневнике, пока малыш Оливер спит, и меня охватывает почти физическая боль от осознания того, что я, вероятнее всего, обречен. Дагону нужна большая паства. Но это не все. Похоже, Орден организовал чистку в городе. Им не достаточно прибавить населения мрачному подводному Й'хан-тлеи, им необходимо быть уверенными в секретности данного нечестивого предприятия. «Ай'а Дагон», — любят выкрикивать они. Продажные. Иннсмаутовцы продали душу дьяволу за рыбу и золото. Покойный Обед Марш продал Иннсмаут Дагону… Хлюпающие шаги за окном, булькающ я должен спрятать ребенка.

Вот и все, Лестер. Запись обрывается на полуслове. Надеюсь, я не испугал тебя приведенным пассажем? Или — что более вероятно — не усыпил ли? Не беспокойся, я скоро завершаю свое письмо, но знаешь, мой друг, что тревожит меня? Что вселяет смутный, неясный страх, о котором, как уже говорилось, я никому не могу поведать? Тот вроде бы незначительный факт, что Оливия Дженнингс, вдова одного из наиболее успешных молодых предпринимателей, вложивших капитал в производство консервов из рыбы, выловленной близ возрождающегося города Дьявола, в девичестве — Оливия Марш, на похороны мужа надела великолепные золотые серьги с изображением диковинных морских созданий и в той же стилистике — золотую пектораль; и что ее юная незамужняя сестра в настоящий момент носит ребенка под сердцем.

Быть первым далеко не всегда почетно. Одно дело, если ты впервые производишь картографирование побережья Южной Америки, совсем другое, если твое судно — впервые же в истории мореплавания — сталкивается с останками исполинского головоногого моллюска. Еще хуже — если это происходит в полный штиль, когда судно дрейфует в тумане, а на борту у тебя находится молодой и дотошный натуралист.

— Хорошо, пусть вытаскивают, — отмахнулся капитан Роберт Фицрой. — Но скажите ему, Уикем: при первых же признаках разложения я велю выбросить кракена за борт. Даже мое увлечение естественными науками имеет пределы.

Разумеется, сам он не сдержался и вышел посмотреть. В конце концов, уж если и существует нечто безграничное, так это любопытство.

То, что матросам удалось вытащить из воды, выглядело довольно странно. Бугристые бурдюки черного цвета, от одного до шести футов в диаметре, с явно выраженными глазами, причем значительно более крупными, чем у обычных осьминогов. А вот щупальца оказались без перепонок и скорее напоминали длинные, тонкие, чрезвычайно прочные кнуты; росли они изо рта двумя группами, по восемь в каждой.

Однако больше всего капитана поразили клювы этих созданий — они были отчетливо видны и заставили Фицроя задуматься над тем…

— Для какой же добычи предназначен такой инструмент!.. — Дарвин уже стоял на коленях рядом с тушами и что-то помечал в своей записной книжке. — Согласитесь, капитан: чертовски напоминает клюв одного из галапагосских вьюрков… той, похожей на дубоноса разновидности… — Он закончил писать и поднялся, весьма воодушевленный.

— Сомневаюсь, что на дне океана найдется достаточно орехов, чтобы прокормить хотя бы одного дубоноса или вьюрка — не говоря уж об этих моллюсках.

— Ну, скоро выясним. — Дарвин прошелся вдоль выложенных в ряд туш, словно кухарка по мясному ряду. Сказал с предвкушением: — Уверен, хотя бы одно из этих головоногих перед тем, как всплыть, отобедало.

Фицрой — тоже недавно отобедавший — почувствовал, что все-таки, кажется, вплотную приблизился к пределам своего любопытства. Он уже намеревался пожелать натуралисту удачи и заняться более продуктивными вещами, нежели наблюдение за вскрытием, но в этот момент боцман ткнул носком в дальнюю тушу и заметил:

— А один-то, похоже, еще живой.

Оказалось — живы два, самых мелких. Каким-то чудом Дарвину удалось выторговать у боцмана пару пустых бочек. Их наполнили соленой водой и в каждую посадили по спруту. Фицрой не возражал. По его мнению, это обеспечивало хоть каким-то развлечением застрявший посреди Тихого океана экипаж. Тварей с легкой руки судового врача Бенджамина Байно назвали «баклажанчиками», пытались подкармливать выловленной рыбой, бились об заклад, который из двоих выпустит струю воды помощней и повыше.

Дарвин в первый же день вскрыл три другие туши, однако без сколько-нибудь значимых результатов. Желудки «баклажанчиков» оказались пусты. Строение тел позволяло предположить, что эти создания действительно сродни осьминогам, кальмарам и каракатицам, — но имелись различия, и существенные. Помимо упомянутого клюва, Дарвина сильно смущал мозг: он был у «баклажанчиков» несоизмеримо крупнее, чем у прочих головоногих. Вдобавок вопрос питания был отнюдь не умозрительного характера: от рыбы «баклажанчики» отказывались. Грызли ее, иногда откусывали голову или хвост, но дальше этого дело не шло.

Фицроя же во всей этой истории тревожило другое. Перед тем, как обнаружить за бортом «баклажанчиков», «Бигль» натолкнулся на что-то. Лейтенант Уикем поначалу сделал вывод явно ошибочный: заметив щупальца, предположил, будто речь идет о легендарном кракене. Но «баклажанчики» были значительно меньше кракена. Это вполне устраивало Дарвина (кракена он так запросто не сунул бы в бочку) — а вот Фицрой задавался вопросом простым и очевидным: если мы не могли столкнуться с «баклажанчиками», то с чем же тогда мы столкнулись?

Впрочем, и это казалось пустяком, когда речь заходила о делах более насущных.

— Вы уверены, что корабль не сбился с курса? — в сотый раз спрашивал преподобный Ричард Мэттьюз. — Эти изменения течений, о которых вы рассказывали… не могли ли они унести судно… ну… просто унести… А что, если мы не приближаемся к Таити, а наоборот, удаляемся от него?..

Преподобный, конечно, слегка повредился разумом после неудачной миссии на Огненной Земле. Местные жители оказались не расположены к тому, чтобы безоговорочно принять в сердца свои Слово Божье, — а вот блага цивилизации принять готовы были, именно безоговорочно и безвозмездно. В бухте Вулья, где команда оставила миссионера вместе с двумя огнеземельцами, тот пережил худшие дни в своей жизни. Стоило «Биглю» скрыться из поля зрения — и местные дикари тотчас принялись избавлять Мэттьюза от утвари, мебели, одежды и белья. Тщательно отобранные и бережно упакованные, эти предметы проделали долгий путь лишь для того, чтобы перейти во владение к созданиям, которые и понятия не имели об их истинной ценности. Что знали они о бобровых шапках и супных мисках? О чайном сервизе и тонком белом полотне? Наконец, о винных стаканах и платяных шкафах красного дерева?!