Лин Картер - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 1

Одного взгляда на заголовок было достаточно, чтобы это привело Вильямса в восторг, а некоторые из диаграмм, вставленных в непонятный латинский текст, возбуждали самые напряжённые и самые тревожные воспоминания в его уме. Он не мог терять ни минуты, но был охвачен нетерпением — взять тяжёлую книгу домой и окунуться в дешифровку её страниц. Вильямс так быстро ушёл с покупкой, что едва ли слышал, как старый хихикал, когда молодой человек вышел из книжного магазина. Но когда Вильямс, наконец, благополучно донёс книгу до своей комнаты, запер за собой дверь и начал просматривать пожелтевшие страницы, он с огорчением обнаружил, что комбинации из чёрных букв, которые были почти нечитаемы, и исковерканные идиомы, которыми был переполнен текст, сопротивлялись тем способностям в лингвистике, которыми он обладал. Затем Вильямс вспомнил о своём странном соседе, чьи научные достижения намного превышали его собственные, и он постучал в дверь своего загадочного, испуганного друга в поисках помощи в распутывании витиеватой средневековой латыни.

Лорд Нортхем бессмысленно улыбался своей полосатой кошке, когда в комнату вошёл молодой человек, и старик вздрогнул при виде неожиданного гостя. Затем он увидел книгу и его затрясло, а когда Вильямс громко произнёс её заголовок, старик совсем потерял сознание. Только когда Нортхем полностью пришёл в себя, он начал безумным шёпотом рассказывать свою историю или вымысел сумасшедшего. Он решился заговорить, чтобы убедить Вильямса немедля сжечь эти отвратительные страницы, а пепел рассеять по ветру.

Наверное, (шептал лорд Нортхем), было что-то очень неправильное с самого начала; но это никогда бы не пришло мне в голову, если бы я не слишком погрузился в исследование одной тайны. Я — девятнадцатый барон в родовой линии, начало которой простирается настолько пугающе далеко в прошлое, невероятно далеко, если верить семейной традиции. Есть древние легенды о нашем происхождении в досаксонские времена, когда некий Луний Габиний Капито, военный трибун Третьего Легиона Августа, тогда располагавшегося в Линдуме, в Римской Британии, был без промедления отстранён от командования за участие в неких секретных обрядах, не связанных с какой-либо известной и признанной религией.

Этот Габиний, как гласят слухи, натолкнулся на пещеру, вырубленную в скале, которая была обращена к бурным водам моря, и в ней странные вороватые люди собирались вместе и творили Старший Знак в темноте. Таинственный, древний народ, которого не знали бритты, но которого они очень боялись, и шептали, что эти люди были последними, кто жил раньше на великой земле посреди Западного Океана. Немногие спаслись, когда давным-давно ту землю поглотили голодные волны, оставив только острова с менгирами и кругами из стоячих камней, из которых Стоунхендж был самым большим.

Разумеется, не было никаких доказательств того, что Габиний построил неприступную крепость над этой запретной пещерой и впоследствии стал основателем рода, который в равной степени были бессильны уничтожить пикты, саксы, датчане и норманны, римляне и бритты. Также не было уверенности в невыраженном словами предположении, что из этого сверхъестественно защищённого рода произошёл тот смелый товарищ и верный лейтенант Чёрного Принца, которому Эдуард Третий даровал титул первого барона Нортхема. Эти легенды не подкреплялись никакими существенными доказательствами, но их часто передавали шёпотом; и, по правде говоря, каменная кладка Цитадели Нортхема, по крайней мере, в более старых её частях, обладала волнующими и даже тревожными сходствами с римской каменной кладкой Адрианова Вала.

В детстве (продолжил Нортхем после некоторой паузы) я всегда видел в высшей степени необычные сны, когда случайно засыпал в самых древних частях замка, и я приобрёл нервозную привычку постоянно искать в своих воспоминаниях некие бессвязные сцены или непостижимые модели, или образы со странным смыслом, которые могли возникнуть благодаря определённым эффектам окружающего ландшафта и странным облачным образованиям. Но кажется, ни одно из внешних условий не проявлялось в каких-либо эпизодах моего сна, который я пытался вспомнить по пробуждении. Постепенно я стал мечтателем, который пришёл к выводу, что жизнь скучна и неудовлетворительна. Я стал искателем сверхъестественной реальности и необъяснимых взаимосвязей, которые когда-то были мне знакомы, наверное, в предыдущей жизни, но, по-видимому, нигде не обнаруживались в нашем видимом мире.

Меня переполняло ощущение, что наш материальный мир — это всего лишь одна прядь, одна нить в бескрайней и зловещей ткани, и эти неизвестные владения сталкиваются со сферой известного нам мира в каждой точке. В молодости и ранней зрелости, опустошив книжные источники официальной религии и мистицизма, я обратился к интенсивному чтению оккультных тайн и секретов церемониальной и ритуальной магии. Нигде, однако, я не мог обнаружить того, чего жаждал — средств проникнуть за пределы огромной иллюзии, которую мы называем Реальностью, и таким образом получить возможность увидеть те увлекательные миры, отдалённые и невыразимо чуждые, которые смутно являлись в моих снах. Я хотел узнать о том, откуда берётся то неосязаемое и непревзойдённое великолепие, которое охватывало меня в каждый момент бодрствования и делало банальными и пресными каждое болевое или приятное ощущение, которого могут достичь тело и его чувства. В абсенте и гашише, в опиуме и его настойке, во множестве опасных наркотиков и незаконных или ядовитых алкалоидов я жаждал сверхъестественных видений, преднамеренно и систематически расстраивая рациональный ум и чувства; но ни в каком опиате я не нашёл ключа к тому откровению о мирах и измерениях существования, которые могли бы превосходить наш собственный мир. Если б я нашёл такой ключ — это было бы наградой за мои труды.

Вместо лёгкости и удовлетворения я нашёл только беспокойство и уныние, и по мере того, как я становился старше, чёрствость и ограничения жизни становились для меня всё более утомительными и сводящими с ума. В течение девяностых годов я пытался спастись от бессмысленности существования, погрузившись в Сатанизм, поверхностно изучая все теории и жадно поглощая любое учение, которое могло бы предложить хоть какое-нибудь средство приблизиться к захватывающим перспективам невообразимой науки и философии, идущих вразрез скучным, неизменным, так называемым Законам Природы. Сказочные истории Игнатиуса Доннелли об Атлантиде и подобные книги я поглощал с интересом, и дюжина малоизвестных предшественников Чарльза Форта увлекла меня на некоторое время, благодаря тому, что они тщательно регистрировали необъяснимые события… Но никак я не мог найти путь к совершенно неизмеримым безднам, лежащим за пределами досягаемости астрономов или за гранью познаваемости для земных космографов — путь к безымянным вихрям неслыханной странности, где форма и симметрия, свет и тепло, даже материя и энергия сами по себе могут быть подвергнуты немыслимой метаморфозе. Я был охвачен жаждой найти предельные, невообразимые регионы за пределами ограничений времени и пространства, где законы евклидовой геометрии, причины и следствия нарушены, или сама последовательность времени изогнута, и где химеры и противоречия являются нормой, в то время как рациональное и материальное — всего лишь бесполезные фантазии.