Сергей Милушкин - Заражение. Том 1 [СИ]

Он прикурил и вцепился в руль. Когда они миновали указатель «Город — 15 км», в кармане куртки Андрея зазвонил телефон.

Из радиоприемника шелестел умиротворяющий джаз, Андрей смотрел в окно, и падающие снежинки в свете фар убаюкивали, гипнотизировали. В вечернем сумраке плыли отражения бурелома по краям дороги, черные ветхие лачуги, застывшие в безвременье, и редкие фигуры людей, больше похожие на приведения, бредущие неизвестно откуда и куда.

День стал вечером, а вечер стал ночью в один миг — так всегда происходит в конце ноября. В отражении бокового стекла он вдруг явственно увидел ту женщину — в черном платье, подчеркнуто торжественном, будто не с фермы она только что явилась, а с аристократического бала; она держала дочку за руку, а за ними — в дверях, стояли две огромные худые собаки, Тифон и Ехидна. Дочка, протягивала Андрей чашку чая — он потянулся за кружкой, чтобы освободить ее от этой ноши, но, когда их пальцы соприкоснулись, он взглянул ей в глаза и замер, не в силах пошевелиться.

Это была его дочь. Саша.

Машину тряхнуло на колдобине и видение стерлось, провалилось в небытие мертвенно-холодной ночи.

Звонка-то и не было, он не сразу понял, что его беспокоит, а когда понял, испугался, что не успеет достать телефон, отчаянно вибрирующий во внутреннем кармане куртки.

— Алло, — сказал он в трубку. Надпись на экране сообщала: «Нет ID абонента».

— Андрей Лосев? — спросил безжизненный женский голос, который мог принадлежать и роботу-информатору. Такими голосами не впаривают быстрые займы до получки, очередную финансовую пирамиду, не рекламируют таблетки для похудания и даже не сообщают о размере задолженности перед банком — этот голос был предвестником . Каждый человек хоть раз в жизни слышал его — в телефонной трубке, за дверью квартиры, или сидя на приеме у доктора, который старательно прячет взгляд. Таким голосом провозглашают торжество неизбежности.

Он ответил, вцепившись правой рукой в пластиковую пассажирскую ручку.

— Да, это я.

— Час назад в отделение реанимации поступила ваша дочь, Саша Лосева с диагнозом «анафилактический шок», предположительно после проведения вакцинации. — Механические слова проникали ему в голову и там вибрировали невыносимым эхом. Он слышал их словно со стороны, а тело его, начиная снизу — немело, погружаясь в могильный холод — он чувствовал, как что-то ужасное, мертвое приближается к его сердцу и точно знал, если оно затянет его, то пути назад не будет. — Вы меня слышите?

Макс повернул голову и посмотрел на Андрея. Тот сидел смертельно бледный, таращась в темноту.

— Эй, — сказал он. — Тебе плохо, Андрей? — он похлопал его по ноге.

— Я… слышу, — прохрипел Андрей. — Где… что с ней? Она жива?

Голос издалека кашлянул и продолжил:

— Она жива, вовремя проведенные реанимационные мероприятия спасли ей жизнь. Она в городской больнице. Пока без сознания.

— Я сейчас приеду, — выдавил Андрей.

— В палату никого не…

Андрей нажал на кнопку отбоя, повернулся к водителю.

Тот моргал глазами, не зная, что сказать. Он слышал весь разговор.

— Я лечу, Андрей. Мы будем через двадцать минут. Господи… — прошептал он. — Как же так?

На мгновение из темноты выскочил рейсовый автобус, ослепил их фарами и провалился в небытие — старый дряхлый Лиаз, трескучий и скрепучий, заполненный людьми под завязку — Андрей судорожно оглянулся, ему показалось… нет. нет. Он встряхнулся, ударил себя по щеке, нагнулся, вытащил из бардачка бутылку воды. Сделал длинный глоток. Мозг отказывался верить в происходящее.

— Разве здесь ходят автобусы? — спросил он. — Эта же дорога ведет только на свалку. Или нет?

— Какие автобусы? — встрепенулся Макс. — Уже полчаса как мы едем, ни одной машины ни туда, ни обратно. — Он посмотрел на Андрея и покачал головой. — Держись, брат!

На заднем сидении храпел Гена, рядом с ним лежала камера с внушительным объективом, незакрытая линза которого смотрела вперед пустым немигающим взглядом.

Андрей повернулся на сидении, зацепил рукой ремешок и подтащил фотоаппарат к себе. Нет, нет, нет, подумал он. Я не схожу с ума. У меня есть свидетель. И не просто свидетель, а документальный свидетель, от которого ничего не утаишь, который не закроет глаза, даже если заметит то, что ему вовсе не предназначается. Бочки с химикатами. С горы мусора, с самой высокой точки был виден гигантский серый ангар с выведенной на боку синей краской цифрой «3», — и там, под навесом, скрытые от любопытных глаз, стояли те самые бочки — вероятно, уже пустые. Но если изображение приблизить, а оптика это позволяла, можно прочитать, что написано на их ребристых стальных корпусах.

Он быстро прокрутил ленту кадров до того момента, как они взобрались на вершину. Высотой свалка превышала девятиэтажный дом.

— Фу-ух, — выдохнул он, обнаружив те самые кадры. Значит, бочки существуют. Они действительно были на вершине горы и этот кадр, в общем-то случайный, они еще не знали, что там вообще есть какие-то бочки, не говоря уже о том, что внутри них — это они узнали позже.

Он крутил диск перемотки кадров. Вот на дальнем плане мусоросжигающий завод. Громадные экскаваторы, пресс, краны, снующие внизу люди, кто-то, он только что это заметил — показывает на них пальцем снизу. Он мотает кадры дальше и видит — по направлению к ним, размахивая руками, бегут люди в черной униформе, вероятно, охрана. Вход на территорию свалки строго запрещен.

Их должны были поймать минут через десять-пятнадцать, не больше. Притащить в сторожку, отбить почки, раскурочить камеру и стереть все снимки. Обычное дело, с нарушителями тут не церемонились. Они полезли через ограду, а потом на склон на свой страх и риск, понимая, что в случае чего, полиция не станет вмешиваться, да и откуда ей тут взяться. Изобьют и выбросят за ограду. Или сожгут в мартеновской печи.

Дело о двух пропавших журналистах закроют через три месяца за отсутствием тел и состава преступления.

Он крутил колесо дальше. Вот его красное от холода лицо — улыбается, крутит у виска, смеется, корчит рожицы — кадров много, флешки у Гены безразмерные, он щелкает направо и налево, не останавливаясь.

Да! — северо-восточный склон, здесь, в отличие от южного склона потише, совсем нет поселений, этих мусорных гетто, в которых круглогодично жили рабочие, разгребающие и сортирующие мусор. Большая часть этих людей забыла, когда мылась в последний раз — заросшие, в жутких лохмотьях, они выглядывали из своих лачуг с выражением отчаянной злобы, как загнанные звери, следящие за каждым твоим движением. И не дай бог сказать или сделать что-то лишнее.

Гена бесстрашный фотограф. Безбашенный. Он на самом деле без тормозов. В этом деле если у тебя есть тормоза, тебе никогда не стать крутым фотокорром. Когда-нибудь он получит «World Press Photo» — главную фотопремию в мире за социальный репортаж, — Андрей в этом не сомневался. Гена снимал этих бедолаг, рискуя получить нож в спину. Снимал пикирующих на них ворон и чаек, смердящие испарения из сердца свалки, вывернутые кишки цивилизации — снимал так ясно и резко, так близко, что сейчас, глядя на эти снимки, Андрей на миг забыл о своей беде, и вновь перенесся туда, в эпицентр зловонного кошмара.