Сергей Милушкин - Заражение. Том 1 [СИ]

— Хорошо, я разберусь с ним.

Гаврилюк поставил сумку возле стола и вышел, оставил дверь открытой. В дежурке шипела рация, Гдлян отвечал по телефону на очередной вызов. Его монотонный голос разносился по пустым коридорам отдела.

— Что значит орет? Гражданка, мы не можем выезжать на каждый писк вашего мужа, дайте ему, что он хочет и пусть успокоится… Откуда я знаю?.. Вот когда убьет, тогда и звоните, что вы мне голову морочите…

Через мгновение:

— Странный? Лежит и не дышит? Умер? Не умер? Да что вы, не можете определить мертвяка? Пульс пощупайте. Боитесь? Трупы не кусаются. Слушайте, вызывайте скорую, чего сюда звоните? Что значит не едет? Да задолбали вы своим трупом, — Гдлян срывался редко, но в последнее время это случалось все чаще. Потом его голос стих. Видно он бросил трубку и ушел курить. — Телефон разрывался, но никто не отвечал на звонки.

Марцелов посмотрел на задержанного.

— Присаживайтесь.

Возле стола стоял стул, на него после секундного раздумья и сел мужчина.

— И снимите свою… шляпу. Вас не учили, что в помещении нужно снимать головной убор? — Марцелов поймал себя на странной мысли, что слишком по-доброму разговаривает с задержанным. Правой рукой он нащупал дубинку. Ладонь нестерпимо зудела и жар этот, заставляя гореть кожу, поднимался все выше.

— Сними свою шляпу, мудила! — рявкнул Марцелов, когда увидел, что задержанный не торопится исполнять его просьбу.

В кабинет вошел Жирнов.

— Что такое? — спросил он, скривившись: — Ну и вонь, твою ж ты дивизию!

Жирнов посмотрел на задержанного, когда тот поднял руку, взял шляпу за тулью и опустил ее на колени.

Кожа на его макушке была белых струпьях, седые волосы клочьями торчали из головы, точно приклеенные, кожа бугрилась и местами под ней виднелись темные вздувшиеся пятна, похожие на гематомы. Из ушей, носа и глаз сочились зеленоватые выделения. К тому же он сильно потел. Кажется, из каждой поры его кожи выделялась какая-то белесая субстанция. В кабинете стояла удушливая сладковатая вонь, выворачивающая наизнанку.

— Фу ты черт, — вырвалось у Жирнова. — Что это за…

Марцелов покачал головой.

— Понятия не имею, говорю же, он больной.

— Может скорую вызвать? — неуверенно сказал Жирнов. — Эй, гражданин, — обратился он к сидящему. — Как вы себя чувствуете?

Он конечно, не ожидал, но секунду спустя тот ответил хриплым, простуженным голосом:

— Нормально.

Они переглянулись.

— Раз нормально, тогда и начнем, — сказал Марцелов. — Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения.

— Морозов Антон Вячеславович, восьмого октября тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, город Москва.

— Место работы.

— Рок-группа «Симулякр».

Жирнов скривился.

— Это… те патлатые, что поют «Я сгораю в бреду, наш город в аду, меня ты не жди, я твой новый вуу-дуу! Вуу-дууу, вуу-дууу, он идет, а я жду» — это вы поете?

— Да.

Марцелов взглянул на сослуживца и присвистнул.

— Ты его фанат?

— Дочь. Круглосуточно крутит долбанную дрянь. Эй, раз уж ты тут, скажи, в какой отмороженной башке такое может поместиться? А? — Жирнов упер руки в бока. Его лицо пылало ненавистью.

Марцелов кивнул.

— С какой целью находился возле бара «Свобода»?

Задержанный откашлялся и капельки из его рта попали на руку и лицо Марцелова, которого вмиг перекосило. Не обращая внимания на реакцию полицейского, парень, а это был именно парень, лет двадцати трех, как смог убедиться Марцелов, оглядел кабинет — отрешенно, безо всякого испуга, как обычно вели себя задержанные, скорее даже с вызовом, отчего у Жирнова пробежал холодок по пояснице. Нужно было послушаться Гаврилюка, выкинуть его на полдороге.

— Вы когда-нибудь совершали необдуманные поступки, о которых потом жалели всю оставшуюся жизнь? — спросил вдруг задержанный, обращаясь, по-видимому к Марцелову — по крайней мере, в тот момент он на него смотрел. Однако Жирнов почувствовал, что вопрос относится и к нему тоже. И даже к Гаврилюку, который сейчас спешил на всех парах домой, к жене под крылышко.

Марцелов, склонившийся над протоколом, замер. Шариковая ручка застыла над недописанным словом «бара Свобо…» Редко, очень редко кто так ведет себя в полицейском участке. Грубит голодным, уставшим полицейским и все такое. Потому что каждый знает, сержанта полиции лучше лишний раз не злить — нетрудно угадать, чем это может обернуться.

Но парень был спокоен, если можно так назвать его состояние — два холодных безжизненных глаза смотрели на Марцелова в упор. Он уже раньше встречал похожий взгляд. Так смотрят упоротые наркоманы после дозы — но у тех взгляд потухший, бессильный, едва тлеющий — хотя и живой. Сейчас же на него смотрели глаза абсолютно мертвого человека. Лишь единожды Марцелов видел такое — на похоронах Вити Левинсона. Кто-то забыл опустить покойнику веки и Марцелов содрогнулся, когда он поймал на себе остекленевший взгляд. Ему в голову пришла мысль, может быть, Левинсон не до конца убился, когда шмякнулся с пятого этажа об асфальт, а прибывшая скорая не стала разбираться и доставила тело в морг.

Он едва сдержал себя, чтобы не вскочить из-за стола и не броситься наутек — вслед за Гаврилюком. Если лейтенант так сильно хочет медаль, пусть берет и оформляет. Нужно было послушаться напарника. Нужно…

Марцелов сжал дубинку, глянул на Жирнова. Тот стоял бледный, прислонившись к косяку двери.

— Послушай меня, вонючий урод. Если кто-то и пожалеет о необдуманных поступках, то этим животным будешь ты. Понятно? И поверь… ты будешь жалеть об этом до конца своей жизни. Я это мигом устрою. Разумеешь, дятел?

Губы парня скривились в подобии улыбки. Кожа побелела, натянулась и Марцелов был готов поклясться, что услышал тонкий треск, будто его лицо вот-вот могло разорваться и из этих трещин хлынет кровь или зеленая гадость, которую придется оттирать со стола и пола. Сопли. Зеленые жирные сопли.

Марцелов почувствовал, как гнев — крохотный зверек, сидящий где-то в глубине подсознания тихо пискнул, а потом начал разрастаться, раздуваться — быстрее и быстрее, затмевая разум и все вокруг. Сейчас он почти умолял, чтобы Жирнов побыстрее скрылся с глаз долой. Потому что дальше… Он не ручался за то, что будет происходить. По крайней мере, кто-то должен отключить камеру в кабинете для допросов. Так для всех будет лучше. От греха подальше.

Его руки тряслись от гнева. Он держал правую ладонь на твердой ребристой поверхности дубинки и безуспешно пытался унять нарастающую волну гнева. Не получалось. Такое случалось и раньше, но теперь… когда он смотрел на этого выродка, истекающего соплями патлатого урода с жуткой шляпой на коленях, уделавшего своей мерзкой блевотиной весь кабинет, злоба перелилась через край. Сорвала страховочные болты на крышке реактора.