Борис Конофальский - Инквизитор [litres]

– То есть, сегодня барон сможет вынести приговор управляющему?

– Мы на это надеемся, тем более, что мы ходим сегодня же покинуть ваши гостеприимные места, – говорил Кранц.

– Что ж, давайте сделаем так, что бы наши желания сегодня же сбылись, – отвечал солдат.

В главном зале замка были зажжены десятки свечей и ламп, от привычного мрака и следа не осталось. Огромный стол застелили сукном. Барон, баронесса и даже маленький сын барона сидела с одной стороны стола, а по бокам от них сидела господа аудиторы. Тут же было кресло и для коннетабля, но он, не смотря на боль в ноге, в него почти не садился. Он стоял за креслом барона.

У входа в зал было позволено стоять старостам деревень и лучшим из мужиков с их женами. Также без спроса в зал пролезла придворная челядь, и даже кто-то из мастеровых, что жили в Рютте, узнав о суде, пришли посмотреть. Для всех этих черных людей постелили на пол рогожу и стражники зорко следили, чтобы черный люд с рогожи не сходил. А напротив стола, за которым восседал барон и прочие господа, стояла лавка, на которой сидел Эммануэль Соллон и староста из Малой Рютте. Теперь Соллон совсем не напомнила того управляющего, которого некогда боялись все мужики, и крепостные, и свободные. Его дорогая когда-то одежда, была теперь драная и замызганная, сам он сильно похудел и зарос. Мужики с удовольствием глядели на падение этого грозного человека. Они считали, и не без основания, Соллона главным кровопийцей. Именно он гнал их на ненавистную барщину. Именно этот грязный человек считал им оброк, брал выход за зиму и драл проценты за все долги. Именно он, а не барон, которого они видели нечасто, был их главным врагом. Мужики и бабы, стоящие на входе в зал, не скрывали своей радости.

Магистр Кранц, дородный мужчина с красивой бородой, стал и, чуть повернувшись к барону, произнес с поклоном:

– Соблаговолит ли господин барон выслушать наш доклад?

Барон милостиво кивнул, и тогда, по левую руку от него, встал бухгалтер Виллим. Он взял в руки бумаги и начал читать. Читал он громко, четко выговаривая каждое слово.

– Итак, согласно договору, между господином Карлом Фердинандом Тиллем, бароном фон Рютте, и аудиторской комиссией в лице магистра Кранца, нотариуса Деркшнайдера, бухгалтера доктора Виллема, мы, вышеперечисленные, провели аудит имения и установили, что пахотной земли доброй имеется… – Он говорил громко, четко и монотонно, но понимать его было непросто. – А недоброй земли имеется в имении…

«Барон так долго не продержится, – думал солдат, глядя на кипу бумаг в руках бухгалтера, – заснет хоть и трезвый».

– Так же пастбищ,..– продолжал Виллим.

«Да и мальчишка столько не высидит».

–… и лугов под сенокос, и добрых опушек под сенокос и полян под сенокос…

«Да и я не простою столько с больной ногой».

–… и сто шестьдесят три двора, включая мельницы, водную и ветряную. Из них сто двадцать один двор мужиков в крепости и сорок два двора мужиков свободных. А из всех дворов только тридцать один двор имеет лошадь, а остальные все мужики безлошадны, а волов не имеет ни кто.

– Матушка,– зашептал маленький барон,– а можно мне уйти?

– Нет, вам нужно слушать,– твёрдо сказала баронесса,– учитесь и запоминайте.

Мальчишка свис с кресла, болтал ногами, разглядывал мусор на полу и не унимался, канючил. Глядел на Волкова и шептал:

– Коннетабль, скажите матушке, что мне можно уйти. Не хочу про мужиков и коров слушать.

Коннетабль его прекрасно понимал, но улыбнулся и сказал:

– Нет, господин барон, вы обязаны остаться. Сейчас будут судить человека, и вам как будущему синьору нужно знать, как проходит суд.

–… а мужиков, что плуг имеют – девять, а плуг с отвалом всего двое.– Бубнил Виллим,– остальные либо берут плуг в пользование, или пашут сохой.

– Значит нельзя уйти?– не унимался мальчик.– Мне надоело!

– Нет. Представьте, что вы воин, и стоите в строю перед сражением. Стоять приходится долго, и в холод и на солнце, но надо стоять и терпеть. Вы ж не попросите разрешение у командира выйти из строя, потому что вам надоело?

Баронесса с благодарностью поглядела на коннетабля.

– А зачем ждать, чего ждать в строю?– спрашивал молодой барон.

– Все жду приказа командира.

– Не люблю ждать.

– Ни кто не любит ждать, но если вы собираетесь, стать добрым рыцарем, вам придётся учиться.

– … и того коров во всех дворах, кроме подворья барона, сто восемьдесят девять, а в одиннадцати дворах коров нет вовсе. Те дворы живут впроголодь. А быков у мужиков четыре, а волов и вовсе нет. Замечу, что для такого стада коров быки уже стары, нужно завести молодых быков. Что бы всё стадо могли покрывать. Птица…

Солдат хотел уйти сесть в своё кресло, но мальчик его остановил:

– Вы куда?

– Пойду, сяду.

– Останьтесь.– Просил мальчик.

– Успокойтесь, барон,– сказала мать,– господин коннетабль недавно был ранен на дуэли, он ещё не здоров и не может всё время стоять рядом с вами.

– У вас болит рана.

– Беспокоит.

– Ну, тогда садитесь, а потом расскажите, как вы дрались на дуэли?– спроси мальчишка.

– Обязательно,– обещал Волков.

Он сел, с удовольствием вытянул ногу и подумал:

«Лишь бы барон не заснул».

А бухгалтер все вещал и вещал, а информация, которую он озвучивал, становилась все интереснее.

– …и староста Малой Рютте гонял мужиков на барщину четыре раза в месяц, а не три, как было уговорено с сеньором. Там было и в марте месяце, и в апреле месяце, и в мае. И в те лишние дни велел он мужикам рубить орешину и продавал ту орешину в монастырь по семь крейцеров за воз, и того продал девять возов, а сеньору о том не сказал. И в книгу то не записал, а деньги присвоил.

– Гнида! – Крикнул кто-то из мужиков.

Бухгалтер перестал читать. Волков чуть склонился над столом, ища взглядом того, кто крикнул, погрозил мужикам пальцем и громко сказал:

– Выгоню! – И потом добавил: – Продолжайте, господин бухгалтер.

– А еще требовал с мужиков… – снова начал тот.

«Господи, невыносимо нудный человек, – думал солдат, – наверное, все бухгалтеры такие».

Прошло уже много времени и много листов, прежде, чем с делами старосты было покончено, и бухгалтер, наконец, перешел к тому, что интересовало солдата, к делам управляющего Соллона.

И тут все пошло по-другому. Эммануэль Соллон не собирался сидеть, сложа руки, как староста, понурив голову. Он то и дело перебивал бухгалтера и вступал с ним в пререкания. Каждую новую фразу о нем он встречал репликой «Врете! Не было такого! Выдумки! Вздор!». Сержант одергивал его, шептал ему что-то на ухо. Он, было, успокаивался, но ненадолго.

– А с крестьянина Ёгана Швайнефельда взял шестьдесят крейцеров, якобы пеню с долга шесть с половиной крейцеров, что тот задолжал два года назад за пользование господской лошадью, что он брал для вспахивания трех десятин под озимые.