Елена Блонди - В метро [СИ]

— Что здесь происходит? — крикнул. Крик шлепнулся о плоские лампы, свалился вниз, заскакал по острым граням колонн. Новая, только открытая станция, огромная, чистая, вся блестит. Он, в черной куртке нараспашку, в свитере, взмокшем подмышками, в вельветовых джинсах с подсохшим пятном от кока-колы на колене. Завертелся оглядываясь, ловя глазами одинаковые повторы арочек, колонн, плафонов, скамеек, бронзовых медальонов на стенах. И через два поворота остановился, тяжело дыша, запустил руки в волосы. Водил глазами по сторонам, скользил по глянцу полов и вдруг понял, что не знает, забыл, с какой стороны приехал и где стояла она, пританцовывая, держа в цепкой лапке фотоаппарат, а другой посылая воздушный поцелуй ему и этому, с узкими глазками, стоящему рядом. Тогда застонал и пошел по платформе к самому тоннелю. Царапал глазами арки, шептал, успокаивая себя:

— Нормально, порядок. У первого вагона, а дверь вторая, да.

Значит, отсюда посмотреть. Наклонился и, напрягая глаза, зашарил по мрамору. Искал, сдвигаясь маленькими шагами. Старался не отвлекаться на то, что вдруг появится шум поезда. Хотел шума, но и боялся. Подземелье молчало. Когда поднимал голову, давая отдохнуть шее, оглядывался рывками, — слышал мерный шорох эскалатора. И все. Перебежал центральную часть платформы, сжимая внутри панику в кулаке солнечного сплетения и снова уперся глазами в пол. Осмотрев глянцевую чистоту до самого черного рта тоннеля, разогнулся, сглотнул пересохшим ртом. Час назад шли по улице, перепрыгивали размешанную грязь и он ворчал, что пожадничала, купили большую бутылку колы и после двух глотков он теперь таскает ее за горлышко.

Перед входом в метро ей надоело, колу отобрала и выбулькала почти всю, придерживая рукой живот и театрально стеная. Сама выбросила в урну почти пустую бутылку и на целых полминуты надула губу — пока ехали вниз по эскалатору. Это было на другой станции, маленькой, медово-желтой. За пять остановок отсюда. Что там сейчас? Лева тихо перешел огромный зал и вступил в арку на другой стороне. Черная дыра смотрела на него равнодушно, молча. Без огней.

В темноту уходили серые круглые перильца у стены. И Лева подумал, что если поезд не приедет, то ему или наверх, вместе с этим ужасным шуршанием, или вместе с этими перильцами туда, по узкой дорожке вдоль облезлой стены, до следующей станции. Но пока что надо посмотреть эту плафторму. Он уперся руками в колени и стал разглядывать пол. Иногда внутренний взгляд его отлетал и показывал, вот, посреди светлого величественного блеска, черным головастиком фигура, передвигается шажок за шажком, непонятно, вроде как безделушку маленькую ищет.

Через пятнадцать минут он выпрямился и сел на деревянную полированную скамью. Привалился горячей спиной к гладкому камню. Все мысли, которых так ждал, пока ходил внаклонку один, разбежались, утекли в туннель, упрыгали под скамейки. Лева уговаривал себя, что просто отдыхает. И одновременно водой в реке прибывала в нем уверенность, что не все осмотрел. Одинаковость арок и колонн дергала, смущала. Вот там, вроде, был. Или нет еще?

Надо было посчитать, но пока сгибался над полом, все одно вылетело бы из головы.

— Там перчатку положу, а с другого края еще одну, — сказал стерильному воздуху, — ну, и останется два крайчика посмотреть еще. Но вспомнил, что уже полчаса бродит от одной платформы к другой и засмеялся. Сидел, положив на колени руки и жалел, что выходя из вагона, не зацепил пальцами того, красного, мокрого, не поддел в ладонь влажных крошек. Они, наверное, теплые еще были. Если — были… Сплюнул на пол. Подождал, когда наберется еще слюна и сплюнул еще, постарался харкнуть подальше. Плевок заблестел в матовом свете плафонов. Он подумал, что вот забыл про мобильник, а чего проще — позвонить и услышать, как Мелкая кричит ему в ухо свое «эй-эй». И полез в карман. «Абонент находится вне зоны действия сети» — сказал мягкий женский голос, и в нем послышалось Леве мерное шуршание неживого эскалатора. Он встал. Пошел через чистый зал к бесконечным лестницам. Мимо пустой стеклянной будочки дежурной. Глянул на ходу в пустые экраны, на которых ехали и ехали ступеньки без людей. Стоя над частым гребнем первой ступеньки, подумал о городе, куда его вынесет. Не личные самостоятельные шаги, а равнодушная лента. В просторные равнодушные улицы среди пустых домов, в которых пустые лифты поднимают воздух к дверям пустых квартир. С пустыми кухнями и кроватями. Пустота пронизала его мозг множеством игольчатых осколочков, каждый из которых показал ему маленькую пустоту, еще одну, тысячу, миллион небольших пустот, слипшихся в огромный ком пустого мегаполиса посреди травы, деревьев, оврагов и медленных рек. Он почти решился, сжимая в мокрой руке мобильник. Испугавшись уронить, стал запихивать его в карман и застыл, ударенный в спину воем поезда. Спиной и слушал заученную гамму изменения звука и скорости. Как маслом на хлеб, на нее — звуки шагов, голоса, гнусавый голос диктора в вагоне и, хлоп, по голосу железные ладоши, завыл поезд, увозя диктора в туннель, мимо серых перилец. Толкнул его первый, обошел, ступил на эскалатор и поехал, горбя спину, наклоняя лицо к журналу. Лева сделал шаг в сторону. Его толкали, наступали на ногу, а он улыбался и иногда ногу тихонько выставлял вперед, чтоб наступили еще. В конце-концов спресованная масса приняла его в себя, прилепила к локтям и бокам, согрела дыханием, покашляла в ухо, понесла наверх, к широким дверям, что без перерыва крутились, нет им покоя в час пик. Среди воняющих машин и монотонного грохота проспекта он притулился к шершавой стене, набрал номер Мелкой.

— Эй-эй, — сказала она мгновенно, и ноги его подогнулись, — эй-эй, ты где? Бросай свою дурацкую работу! Я пожарила грибы и если ты не придешь, то съем их сама и буду маяться животом. А вообще я просто тебя хочу. Прямо сейчас. Лева молчал. И Мелкая замолчала тоже, а потом предупредила:

— Эй, если вы украли телефон у моего мужа, то учтите, с вами я трахаться не буду, я только его зову. Понятно? Тогда он сказал в трубку:

— Эй-эй, Мелкая… Ты просто фантастическая дура! Ты знаешь об этом?

— Да! А ты едешь домой?

— Еду, любимая. Голова твоя на месте? Не потеряла?

— Я ее только от тебя вот. Теряю. Давай скорее, грибы кончаются.

Он ехал домой, не торопясь, смотрел по сторонам и слушал, слушал.

Дважды звонил Мелкой — из троллейбуса и уже во дворе, смеялся, когда она раскричалась, а потом испугалась, что обидится и стала говорить что-то льстивое, хитренькое.

В прихожей стоял, прижимая ее к себе, теплую, в тонком ситцевом халате с вырванной нижней пуговкой, слушал, как она, вздыхая, говорит ему в грудь о том, что поспала и фотки ничего так себе, и пойдем уже к грибам. Целовал в светлую макушку и, нащупывая губами небольшой шрам под волосами над ухом, зажмуривался, желая, пусть нет этого шрама, но он был, откуда-то взялся, а раньше не было. И — спрашивать ли? Или оставить, как есть? А потом она отстранилась, сморщила нос, вытягивая из-под манжета его куртки тонкую прядку из нескольких светлых волос, влажную, слипшуюся от красного, с парой приставших розовых крошек: