Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

— Получай! На! Вот тебе! — кричал Ромка сам не свой, прыгая по лежащему противнику босыми ногами, не чувствуя, как в стопы врезаются осколки разбившихся игрушек. — Ненавижу тебя! Ненавижу Деда Мороза! И папу!

Храп в Иркиной комнате прекратился. Папа зашевелился там, как темный косматый медведь. Он шел сюда. Шел, чтобы увидеть, что Ромка натворил.

Ромка выбежал в прихожую, повернул ключ и выскочил наружу, под мигающий белый свет фосфоресцирующих ламп.

Холодный бетон обжигал ноги, а Ромка бежал.

Мимо запечатанных дверей других квартир. Мимо холодильных камер, таких больших, что когда-то маленький Ромка умудрился там потеряться и чуть не замерз насмерть. Мимо генераторов биосинтеза растений, возле которых все было усыпано еловыми иглами — иссохшими, желтыми, а еще свежими, зелеными. Мимо камер для сжигания мусора, отходов и человеческих тел. Мимо забытого кем-то трехколесного велосипеда. Мимо библиотеки, откуда папа принес «Маленького принца».

Темный косматый медведь сзади догонял. Он шумел, топал ногами, звал. Звал Ромку по имени.

Ромка думал, что сейчас он споткнется. Грохнется о бетонный пол, как поверженная елка. И если в падении он ударится головой достаточно сильно, то ему не нужно будет больше повторять цифры в столбике. Сто двадцать восемь. Девяносто восемь. Семьдесят шесть. Пятьдесят восемь. Сорок пять. Тридцать четыре.

Тридцать четыре. Сегодня было как раз тридцать четыре.

Он просто остановился, словно врезался в разверзнувшееся гравитационное поле, уперся руками в колени и тяжело задышал. Только сейчас он почувствовал, как болят его изрезанные осколками и немеющие от холодного бетона ноги.

Папа нагнал его и чуть не врезался.

— Ромка! — закричал он. — Сынок!

Он оторвал его от пола, прижал к себе, и запах был сразу всем — домом, пижамой, большой комнатой, елкой. Новогодней елкой.

Папа нес его домой на руках. Ромка смотрел в потолок и смотрел, как плывут вверху белые трубки ламп.

В квартире было тихо. Ни мама, ни Ирка не проснулись от ночного переполоха.

Папа зажег свет на кухне, усадил Ромку на стул, осторожно вынул из ран мелкие разноцветные осколки, обработал ранки перекисью. Раздобыл на антресолях шерстяные носки и натянул Ромке на ноги. Перенес его в комнату, перешагнув по дороге через лежащую навзничь елку. Уложил в кровать.

Ромка лежал в темноте, чувствуя, как колышется от дуновения вентиляции оторванный кусок бумаги на стене.

— Пап… — тихо сказал он.

— Что?

— А ты где снег взял?

Папа шумно задышал в темноте. Все-таки он запыхался, пока нес Ромку на руках. Худенький, но уже не пушинка.

— В морозильной камере, — ответил он.

— Это ты хорошо придумал. Ирке понравилось.

Они помолчали.

— Пап…

— Что?

— Мне страшно.

В наступившей тишине ничего не было слышно. Словно папа нырнул в прорубь в прежнюю январскую стужу, задержав дыхание.

— Мне тоже, — наконец ответил он.

— Сколько будет длиться следующий год? — спросил Ромка. Хотя и прекрасно знал ответ. Просто он хотел, чтобы отец сам сказал это вслух.

— Как всегда, на двадцать три процента короче предыдущего. Двадцать шесть.

— А потом?

— Двадцать.

— А потом?

— Спи давай.

Ромка заворочался, чувствуя, как теплеют его ноги. Запах елки в большой комнате больше не казался ему удушающим. И даже мандаринов не хотелось.

— Пап? — он все еще говорил шепотом.

— Ну что?

— А что мы подарим Ирке на Новый год?

Папа молчал.

— Я видел трехколесный велик возле библиотеки, — сказал Ромка. — Ты туда сейчас не ходи. Утром скажем, что Дед Мороз оставил там подарок. Пусть сама найдет.

— Ты хороший брат.

— Пап?

— Ты будешь спать, укротитель несчастных елок?

— А что случится, когда все кончится?

Папа снова помолчал, потом достал из кармана носовой платок и шумно высморкался.

— Все кончится, — ответил он.

— Но пока еще не кончилось?

— Пока нет.

— Хорошо, — сказал Ромка, повернулся на бок и закрыл глаза.

Сквозь сон он слышал бряцание и звон в большой комнате — отец ставил елку обратно.

Ромке снова снилось, как Ирка бежит вокруг елки с голубым шариком в руке. Все быстрее и быстрее. Все ближе и ближе к зеленым протуберанцам ветвей. Каждый новый круг на двадцать три процента короче предыдущего. Съеживающейся спиралью в гравитационном поле.

Триста шестьдесят пять. Двести восемьдесят один. Двести шестнадцать…

— Папа, папа, смотри, что Дед Мороз натворил! — кричала Ирка, немилосердно разбивая Ромкин сон, как елочную игрушку.

Ромка потянулся, включил свет на дневной режим. Спустил ноги с кровати и поморщился — порезы ныли, но сам виноват. Нечего было закатывать истерику, как маленький.

Ромка вышел в большую комнату. Папа, и правда, привел все в порядок, но игрушек явно стало меньше. В ковре еще сверкали осколки.

Мама включила пылесос и деловито собирала их в черный пакет. Она шмыгнула носом и улыбнулась Ромке.

— Папа, Дед Мороз, что, разбил наши игрушки? — недоуменно протянула Ирка, показывая на поредевшую елку.

— Нет! — возразил папа. У него были красные глаза, словно он совсем не спал этой ночью. Убирал осколки. Или плакал. Или то и другое. — Просто он отнес елочные игрушки другим детям.

— А где другие дети? А мне можно с ними поиграть?

— Э… Зайчонок… Поиграй с Ромкой. Кстати, мне кажется, Дед Мороз оставил тебе кое-что возле библиотеки.

И папа едва заметно подмигнул сыну.

— Ура! — закричала Ирка. — Новый год наступил!

— Новый год наступил, — повторил папа.

— Новый год наступил, — повторила мама. Она уже закончила пылесосить, и осколков было совсем не видно. — Смотри, что я нашла под диваном.

И она протянула Ирке синий шарик с короткой оторванной ниткой.

— Кажется, Дед Мороз решил вернуть его тебе. Потому что он тебе очень нравится, — сказала мама.

Ирка схватила шарик, и Ромка помог ей повесить его на ветку.

— Пап, а когда следующий Новый год? — спросила Ирка, оборачиваясь.

— Скоро, малышка.

— А когда скоро?

Ромка быстро прикинул. Тридцать четыре дня минус двадцать три процента. Двадцать шесть с хвостиком.

— Совсем скоро, — ответил папа.

— Ура!!! — завопила Ирка. — Я снова стану на год старше быстрее, чем за месяц.

— Хватит астрономии! — заявила мама. — Пойдем смотреть, что подарил Дед Мороз.

Они надели тапочки и вышли из квартиры, не закрывая за собой дверь.

Я математик, а наука — тоже религия. Так что нечего спорить: понемножку правы все. А к правильному поступку тебя могут толкать совсем неправильные люди.

— …Триста пятьдесят, триста пятьдесят один, триста пятьдесят два…