Дмитрий Витер - 23 рассказа. О логике, страхе и фантазии

Антон лежал на траве — тонкие стебли щекотали запястья. Голова покоилась на чем-то мягком, как на подушке. Антон разлепил глаза.

— И он тебя никогда не покинет…

— …тринадцать, четырнадцать, пятнадцать…

Рядом на траве сидел бородатый Числовник — голова Антона бережно покоилась у него на коленях. Числовник говорил с ним и делал движения руками в воздухе, словно двигал костяшки на невидимых счетах. Но кто считал вслух?

Антон снова закрыл глаза и прислушался.

— …шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…

Считал не Числовник. Это был стук его собственного сердца — бился в груди, колотил в висках, подрагивал в венах — этот счет существовал независимо от его сознания и означал жизнь.

— …двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три…

Антон открыл глаза и медленно сел на траве.

— …ты меня слышишь? Антон! Да скажи ты хоть что-нибудь!

Маша. Она стояла впереди собирающейся толпы у самого входа в парк — из-за ее плеча выглядывал любопытный старичок-судокуман.

— Я… я в порядке. Что случилось?

— Что случилось? Ты бежал, как сумасшедший, через дорогу, и тебя бы точно сбил автобус, если бы он… — она ткнула пальцем в Числовника… — тебя не оттолкнул. Рискуя жизнью, между прочим! А ты!.. Ты…

Антон встал, непроизвольно коснувшись затылка и поморщившись. Кажется, будет шишка. Числовник поднялся вслед за ним.

— Маша, прости… Я…

— Прости? Ты меня за дуру полную держишь, да? Я с тобой уже почти год, все ждала, когда ты, наконец, образумишься, все для тебя организовала, привела, а ты… сбежал! Сбежал с очисления, позор какой, ноль меня разбери!

Антон молчал, потупившись. Числовник, убедившись, что парень в порядке, отряхнул траву с помятого балахона и, протиснувшись сквозь толпу зевак, пошел обратно в Числовь. Маша не унималась.

— А детей своих ты тоже так будешь воспитывать? Обесчисленными? Бездуховными? Да ты просто трус! Неблагодарный! Ты хоть Числовнику спасибо сказал?

— 374.

— Что?

— Номер автобуса, который меня чуть не сбил. Он так налетел, что я увидел только номер. 374, — Антон задумался на секунду. — Ой, прости, это же твое главное число.

Маша стремительно шагнула вперед и отвесила Антону звонкую пощечину. Потом повернулась, оттолкнула старичка с судоку и пошла прочь. Антон смотрел ей вслед и считал ее шаги. Один, два, три, четыре, пять… Она шла прямо по натуральному ряду, даже не замечая этого. Высоко в небе над нею плыли пушистые облака — одно, второе, третье… Антон опустился на колено, зажал пятерней горсть травы и поднялся. В кулаке остались вырванные травинки. Антон непроизвольно сунул их в карман, пообещав себе потом обязательно сосчитать.

Прохожие, убедившись, что представление окончено, стали расходиться — их число таяло с каждой секундой, и Антон ощутил укол беспокойства, словно на его глазах числа двинулись в обратную сторону, уменьшаясь и исчезая.

«Не бойся, натуральный ряд тебя не оставит», — вспомнилось ему, и он улыбнулся.

Ему действительно этого не хватало. Того, что пребудет с ним, когда замкнется в сумасшествии отец. Когда ожесточится от горя мать. Когда девушка бросит посреди зеленого тенистого парка. Натуральный ряд струился в его жилах, бился в сердце, плыл в облаках, обнимал невидимыми руками.

Антон хотел крикнуть Маше что-то вдогонку, но лишь кивнул ей вслед. Он повернулся к выходу из парка, дождался зеленого сигнала светофора и, перейдя дорогу, вошел в Числовь.

Оммаж бронебойным нуарам Ли Чайлда в атмосфере «Кабаре» Боба Фосса и антураже «Тайны третьей планеты». И я люблю свистеть даже там, где нельзя.

Я увидел Свистуна на перекрестке 23-й авеню и Эппл-стрит. Хотя это не совсем верно. Сначала я его услышал. Над серой улицей, прополаскиваемой холодным бесконечным дождем, вдруг появилась мелодия — вкрадчивая, тихая, проникающая в самое сердце. Кто-то насвистывал ее так нежно, как колыбельную. Я никогда ее не слышал раньше, но почему-то сразу как будто оказался в другом месте и в другом времени — на берегу моря, в тихом курортном городке, свободный и безмятежный. Я встряхнулся и снова очутился здесь, в Робот-Сити, под струями неумолимого дождя. Я направился в сторону, откуда раздавался этот удивительный свист, и вскоре различил еще один характерный звук — позвякивание монет. Дзынь! Пауза. Дзынь!

Я подошел поближе и вот теперь уже действительно увидел его. Робот стоял на перекрестке, одетый в нелепый помятый фрак, словно приобретенный в самом дешевом городском ломбарде — при этом ржавые ноги механизма ничего не прикрывало. Обыкновенный антропоморфный робот, модель устарела много лет тому назад — неудивительно, что бедняге приходится побираться, чтобы заработать на энергию и на запчасти. Он стоял, слегка согнувшись, как все уличные попрошайки, но при этом его руки-манипуляторы были молитвенно сложены у груди, явно выдавая тот факт, что фрак был ему мал. Губы робота, сделанные из потрескавшейся резины, вытянулись трубочкой, и из них вылетал тот самый волшебный звук, который привлек мое внимание. Перед роботом на тротуаре стояла железная банка, куда немногочисленные прохожие кидали монеты.

Я никуда не спешил, поэтому мог позволить себе маленькое удовольствие постоять и послушать этого необычного исполнителя. Впрочем, даже если бы я и опаздывал, как Кролик из «Алисы», я бы и то остановился. Тем удивительнее было смотреть, сколько скромной была плата прохожих за его мастерство. И даже те, кто удосужился замедлить шаг и бросить в банку монету, шли дальше по своим делам. Помните ту историю о всемирно известном виолончелисте, который ради эксперимента играл целый час в переполненной подземке? Он заработал лишь несколько долларов. Скромно, особенно если учесть, что билеты на его концерт стоили несколько сотен. Людям плевать на искусство, если они не заплатили за него. И знаете что? Когда тот парень в подземке закончил играть, он сложил виолончель в футляр и отправился обратно в пятизвездочную гостиницу или в роскошные апартаменты с видом на океан. А свистуну с 23-й авеню не грозило провести вечер с комфортом. Судя по тому, как намок его фрак, он стоял тут уже давно, а в банке вряд ли набралась бы и десятка.

Я сделал шаг вперед и положил в железную банку двадцатидолларовую купюру. Видимо, свистун почувствовал, что я положил что-то серьезнее медяка, раз банка не звякнула, — его полуприкрытые пластмассовые веки чуть дрогнули, но он пересилил любопытство и продолжил насвистывать. Разве что мелодия его наполнилась какой-то новой силой, зазвучала быстрее и веселее. Хотелось бы мне, чтобы в этот момент сквозь тучи выглянуло солнце. В кино это бы обязательно произошло. Но мы были не в кино. Мы были в Робот-Сити.