Дмитрий Заваров - Осень на краю света

— Извини, что так долго не заезжал. Хотя и смысла в этом никакого нет… Тебе-то уж точно все равно.

В деревне осенью жгли листья. В детстве Юрий Григорич всегда отпрашивался на осенние каникулы к тете Уле. Именно из-за этих осенних костров. Они с друзьями любили гулять по улицам студеными вечерами, когда над землей стелился горький, пахучий дым — настолько густой, что под фонарями явственно проступали световые конусы. А в черноте садов горели, переливаясь и играя на ветру, багровые пятна тлеющих углей. Юрий Григорич четко знал, когда закончилось его детство: в тот момент, когда он не поехал в деревню смотреть на осенние костры.

— Надеюсь, не в обиде на меня? Сама понимаешь, дела, заботы. Личная жизнь, потом две дочери… Правда, теперь снова один. Вот теперь-то все чаще думаю, как бы оно сложилось, если бы Ленка жива была…

Тетка Ульяна на фотографии все так же весело улыбалась. Юрий Григорич не был уверен, что фото выбрано правильно. Красивая, конечно, на ней тетя Уля, но слишком уж на себя не похожа. Она постоянно в платке ходила, в том числе дома. И никогда не повышала голос, даже когда ругалась. От этого гнев ее выглядел страшнее. Впрочем, жизнь в деревне под присмотром тетки была настолько вольной, что нарваться на ее гнев — это нужно было очень постараться. Юрий Григорич даже жил отдельно: на втором, мансардном этаже ветхого сарая, что стоял в глубине сада. Обустроил себе там комфортное жилье и упорно обитал в нем чуть ли не до первого снега, когда два толстых одеяла уже не спасали от ночного холода.

— Да, видишь, все прекрасно помню, — покивал Юрий Григорич, закусив яблоком. — Много чего. И варенье твое, и пирог с малиной. И даже тот сундук, в который ты мне не разрешала заглядывать. Все детство мечтал найти ключ и узнать, что внутри. Так, видишь, и не узнал. Наверное, как раз в сундуке икона и хранилась…

Пространство вокруг могилы было выстлано серой брусчаткой, укрытые опавшими листьями плитки кое-где разошлись, кое-где вздыбились. За холмиком тетки оставалось свободное пространство — как раз еще на одно захоронение.

— Для кого место придержала? — спросил Юрий Григорич.

И, не дождавшись ответа, снова выпил. Мельком отметил, что нужно сбавить темп — действительность уже начала плавно покачиваться, сумеречное кладбище расплывалось перед глазами.

— Был бы Иваныч свободен, вместе помянуть бы пришли, — сказал Юрий Григорич, оценив количество водки. — Но у него внук сегодня гостит. Просил при нем не распивать.

Снова закурил. На периферии сознания, где еще теплился трезвый здравый смысл, крутилась мысль: как умалишенный, пришел на кладбище поговорить с фотографией мертвой тетки. Но мысль эта почти не беспокоила. В Америке для этого личных психиатров заводят, а в России только с мертвыми можно откровенничать. Дым, пропитанный перегаром, растворялся в сером воздухе, сладко пахли яблоки, сквозь джинсы чувствовался холод сырых досок. Впереди, за другой оградой, широко раскинулась изогнутая поверху плита — видимо, какое-то семейное захоронение, из недавних. Меж стволов, вдалеке, проглядывал овраг, но смутно — в полутьме.

С мертвыми разговаривать легче. Спокойнее. Кому еще смог бы откровенно рассказать про себя? Темнело, ветер снова зашуршал над головой. На холме, в деревне, на два голоса завелись собаки: в тонкий, мелодичный лай какой-то мелюзги вплетались похожие на кашель редкие басы матерого дворового пса. На небе выступили звезды, заискрились, как капли пота на лбу.

Сидел Юрий Григорич, пил, закусывал и часто курил. Уже и надгробие нельзя было разглядеть, а он все перебирал воспоминания, то ли жаловался, то ли подводил итоги — бессвязно и бессмысленно. Но по-другому и не расскажешь. Про жизнь в России либо петь, либо молчать. Или вот так вот: ночью, на кладбище, в виде пьяного бреда… Сойдет. Для мертвых сойдет. Надо же поделиться… Как женился, потому что можно было на квартиру подать… Как проторчал в этой квартире тридцать лет, двух дочерей вырастил… Дочери замуж вышли, разъехались, младшая даже в Германию с мужем переселилась — и выяснилось, что ничего их с женой вместе не связывает. Жили-жили… Что вместе, что порознь — разница незаметна. Говорят, старикам вместе лучше. А вот он, Юрий Григорич, считает, что одному подыхать проще. Почему подыхать? Дык шестой десяток, плюс нездоровый образ жизни. Ты не думай, что я только тут на выпивку подсел. И в городе за милую душу. А чем еще прикажешь запивать эти «подмосковные вечера»? Тем более пенсионеру, полжизни потратившему на рытье тоннелей?

— На хрен! — Юрий Григорич снова налил. — Так с тобой всю душу расковыряешь, потом за неделю в себя не придешь. Хочешь знать, где родители лежат? Да под Брянском, батя там сорок лет отслужил. На похоронах, помню, даже траурный салют из карабинов давали. Езжу. Нечасто, конечно… Ну, давай за всех вас, что ниже уровня земли.

Выпил Юрий Григорич и впервые отчетливо осознал: а ведь он на полном серьезе ждет, что появится сейчас тетка, присядет рядом… Вон даже место на столике ей освободил, и стаканчик пластиковый там стоит, наполненный. Кто поставил? Да сам же и поставил, в начале разговора. Не выпила. Не хочет? Не может, наверное. А по кладбищу ходила, да…

— До сих пор думаю, что привиделось, — поведал Юрий Григорич темноте. — Но, если разобраться, до этого галлюцинациями не страдал. Значит, не привиделось. А если не привиделось, тогда скажи мне, тетя Уля: кто икону взял? У вас, мертвых, все сложно, прямо никогда не скажете. Ты хоть намекни. Не просто же так ночами по кладбищу колобродишь — наверняка знаешь…

Он еще засветло приметил в гуще пожухлых стеблей у изголовья могилы стеклянный блеск. И вот теперь наклонился, чиркнул зажигалкой — отыскал. Точно: свечка внутри фонарика — продолговатой колбы красного стекла. Достал, зажег, поставил на место, примяв мешающую траву, — красота! Вправду красиво вышло: ночь, звезды, спелая ленивая луна над горизонтом, далекий собачий лай — и красный огонек на могильном холмике. «Угадай страну по фотографии» — так вроде конкурс в газете назывался.

— Итак, продолжим! — бодро произнес Юрий Григорич.

Он постучал по ногтю последней папиросой, дунул, прикурил. Снова тонко залаяла собака на холме — с долгими паузами, словно ожидая, что к ней присоединится басовитый напарник. Но так и не дождавшись поддержки, быстро успокоилась.

— Кто украл икону? Рассказывай.

Молчала тетка Ульяна. Хотел было рассказать ей, что согласно закону, свидетель обязан давать показания, необходимые для установления истины в уголовном деле, — но тут уловил внизу, от оврага, шуршание шагов.

Сначала еле слышные, шаги явно приближались. Через минуту Юрий Григорич смог разглядеть приземистый человеческий силуэт, петляющий среди оград. Живой или мертвый? Живой, наверное — кто ж в ходячих мертвецов в двадцать первом веке верит? И точно.