Андрей Дашков - Homo Super (Рыбка-бананка ловится плохо)

– Старовато выглядишь. Откуда же ты взялся такой, Гена?

– Борис Карлович отмазал меня от Комиссии по соблюдению генетических стандартов. Теперь служу верно, как собака.

– Это точно… Может, погавкаешь, псина?

Глаз виновато улыбнулся и развел руками:

– Еще раз извините за пальцы, Эдуард Юрьевич. Вы же понимаете, что у меня не было другого выхода.

– Да пошел ты в задницу!

Глаз воспринял это буквально и направился к двери.

– Если понадоблюсь, позвоните.

– Ты что, издеваешься? Какого хрена я буду здесь сидеть?! Где Элка… гм… Элеонора?

– В отъезде. Элеонора Борисовна выбирает квартиру, мебель и свадебное платье.

Пыляев непроизвольно затрясся от нервного смеха.

– А почему без меня? За клоуна держите?

Глаз вроде бы даже сконфузился.

– Вообще-то Борис Карлович намекал, что вы, возможно, тоже захотите прокатиться…

– Ну так пойдем прокатимся.

Пыляев накатался вдоволь – на белом лимузине, оборудованном бронированными стеклами и регулятором микроклимата (шутники называли такую тачку «прогноз погоды»). Внутри было удобно и безопасно. Глаз и перепончатый устроили Эдику экскурсию по лучшим салонам и магазинам города. Все это время они не отступали от него ни на шаг и провожали даже до дверей туалета. Оплачивал покупки и услуги, конечно, Союз. Эдик был подстрижен, побрит, приведен в чувство, промассажирован, приодет (попутно он получил предложение заменить сломанные мизинцы на биопротезы и отверг его) и выкинут в подернутый смогом перенаселенный лабиринт освеженным и благоухающим.

Он стал обладателем роскошного смокинга, вечернего костюма для предстоящей церемонии закабаления, кучи сопутствующего барахла и всевозможных побрякушек, с помощью которых будущий папаша гения мог держать масть, качать права, выходить на связь и делать обрезание сигарам.

Отобедав в шикарном «Люксе» на Сумской, он изменил свою точку зрения на ситуацию и начал думать, что жизнь не так уж плоха. Фортуна наконец поворачивалась к нему любвеобильным передом. И дело даже не в том, что Пыляев был продажен. Просто перемены пришлись ему по кайфу. Сдаться спецслужбам и трястись от страха до конца своих коротких дней в какой-нибудь засекреченной муниципальной конуре – это он еще успеет, когда вступит в маразматический возраст. Эдик решил развлечься напоследок. Терять ему было нечего, напротив: он почуял новые возможности. А потрясающе красивая и породистая жена, с которой проблематично трахаться, придавала предвкушению семейного счастья особую пикантность. Опять же, по праздникам будет не так тоскливо…

Кстати, Элку он увидел на аллее перед особняком, расположенным в стороне от делового центра и за пределами индустриальной зоны. Глаз связался с «госпожой Элеонорой», и через десять минут лимузин, наведенный со спутника, притормозил за припаркованным у обочины красным «фиатом». Итак, благодаря женскому капризу и чьим-то финансам, гнездышко для новобрачных превращалось в восьмикомнатную навороченную избушку, окруженную двумя гектарами чахлого парка. Здесь не хватало разве что стартовой площадки для гиперзвукового челнока, но Пыляев взлетал по глупости только на героиновых ракетах, да и то давно выбыл из отряда «космонавтов».

…В серости умирающего зимнего дня она была еще прекраснее, чем в экстатическом ночном свете. Элочка вела себя так, словно утром они расстались друзьями. Подошла и прижалась к нему вполне по-домашнему. Без приторных поцелуев в щечку (или, не приведи Господи, в губы!). У Эдика не хватило сил прогнать от себя эту жертву мирного атома и хромосомной инверсии. Лысый красавчик, ходивший за нею как приклеенный, деликатно уставился на крышу особняка, усеянную тусклыми сотами зачехленных солнечных батарей.

– Тебе нравится? – спросила Элка. Речь шла, видимо, о доме.

– Нормально, – сказал Эдик. На дом ему было по большому счету плевать.

– Хочешь посмотреть внутри?

– Нет. Еще успею.

– Тогда чего же ты хочешь, милый?

(Это было похоже на сладостную пытку. У Пыляева мелькнула мысль тут же отправиться в публичный дом, или в салон виртуального секса, или к Рите, чтобы снять возникшее напряжение. Кстати, Ритуля наверняка обидится, когда он узаконит свои отношения с другой женщиной. Жаль. Положение любовницы вполне устраивало ее, и она никогда не претендовала на большее. Да и на что она могла рассчитывать, получив в тринадцать лет запрет на любые формы зачатия и даже на вынашивание имплантированного зародыша?)

– Хотелось бы взглянуть на твою медицинскую карту, но ведь от вашей конторы все равно правды не добьешься.

Она улыбнулась:

– Не волнуйся. Все остальное – настоящее.

– А мамаша твоя такая же стерва?

– Смотря кого считать мамашей.

Эдик тупо смотрел на нее в течение нескольких секунд.

Между ними будто пробежала околевшая кошка.

– У меня дела, – сказал Эд и велел ехать к Вислюкову, чтобы пригласить того на свадьбу. Глаз убеждал его, что это лишнее, но Эдик и слушать не хотел. Чуть позже он с какой-то пугающей обреченностью подумал, что двенадцатилетний монстр, судя по всему, редко ошибается.

Приятеля дома не оказалось. Соседка – очевидно, чрезвычайно довольная окончанием шумных ночных попоек, – заявила Пыляеву, что Вислюков (изгой, пьяница, вольный художник, раздолбай Вислюков!) получил какое-то немыслимое наследство и навеки отбыл в теплые края, не оставив новых координат.

Пыляев вышел из подъезда со слегка пришибленным видом. Потом он все равно обзвонил других своих знакомых, но уже тогда, находясь возле дома Вислюкова, догадывался, что услышит в телефонной трубке. Живых родственников у него не было. Друзей, по всей видимости, тоже. О чистоте «эксперимента» Союз позаботился основательно.

Во время непродолжительной официальной части Пыляев с особой силой ощутил свою уязвимость, малость и слабость перед лицом силы, похожей на гигантский каток, который разгонялся в полной темноте и был до поры до времени невидим, – каток, специально предназначенный для раскатки недовольных и сопротивляющихся в листы стандартной толщины.

Тело Эдика осталось на дне каменного ущелья, среди домов, населенных зомби; оно цепенело и обмирало от страха и дурных предчувствий, а душа уже пустилась в безнадежное бегство, растягиваясь, словно резина рогатки, – лишь для того, чтобы затем с утроенной энергией устремиться обратно и как следует хлестнуть по мозгам…

Вместе с Вислюковым и Ритой (ее телефон молчал) исчезла иллюзия, что когда-нибудь все снова будет в порядке. Да и сам Эдик исчезал, оставляя тень, не похожую на себя, – вероятно, только росчерк пера на бумаге и набор компьютерных абстракций. Что-то должно изменяться к лучшему – или мир, или твои мозги. В первом случае это называется «повезло»; второй случай считается клиническим и называется «безумие».