Андрей Дашков - Homo Super (Рыбка-бананка ловится плохо)

Вертолеты взлетели, подняв скоротечную метель над озером. Из-за белой пелены показались темные будки, похожие на собачьи. Потом Эд догадался, что это были лебединые домики, заброшенные с осени и основательно вмерзшие в лед.

На газоне перед домом вполне поместилось бы поле для соккера. За отодвинутым на полкилометра решетчатым забором затевалась какая-то возня. У границы частного владения скопилось с десяток легковых автомобилей и микроавтобусов. Туда же направлялись охранники Хрусталя в форменных куртках. Кто-то хрипел в мегафон. Скрещивались лучи фар и ручных фонарей. Папарацци долго не сдавались. Завыла полицейская сирена. Оркестр играл что-то легкое…

Эдик на живом примере усвоил, что никому не удается отодвинуть истеричное окружение так далеко, как хотелось бы. Он и не подозревал, что присутствовал на открытии затяжного сезона охоты. Вялой охоты, которая будет периодически активизироваться в течение полутора десятков лет. Сейчас «охотились» на него и на его еще не родившегося сына.

Невозмутимый Борис Карлович и Элеонора втащили его на буксире в светское общество. На некоторое время он оказался в фокусе внимания. Эдик пожимал холодные лапки, имевшие фактуру гниющих водорослей, и пялился на бриллианты, совершенство которых оттеняло уродство морщинистых шей. Имена и титулы пришлось пропустить мимо ушей. Ему отчаянно хотелось в сортир, пока его представляли пузатым дядькам, похожим на пингвинов, и фарфоровым бабам, истекавшим сладкой патокой. И от первых, и от вторых начинали ныть зубы. Настроение слегка улучшилось, когда он разглядел среди золотой молодежи очень даже стильных цыпочек. Кто-то тонко и едко прошелся по поводу его опусов. Эдик не обиделся. Он даже похихикал за компанию. Сам-то он прекрасно знал цену своей писанине.

Потом отец новобрачной разразился торжественной речью минут на десять. Надо признать, «адвокат» мог бы растрогать и каменную статую. Аплодисменты, шампанское (кстати, какое предельное давление выдерживает мочевой пузырь?), цветы, подарки. Хрусталь преподнес парочке официальную бумагу – десять степеней защиты и запирающаяся рамка с секретом. Для стороннего глаза это, должно быть, выглядело как сюрприз.

Эдик криво ухмылялся, рассматривая свое имя, отпечатанное на бланке Департамента демографии. В графе «дети» стояло: 1 (один) ребенок. Таким образом, на сорок первом году жизни он наконец получил разрешение на 1 (одну) эякуляцию с последствиями.

Лично Пыляеву был вручен символический ключ от океанской яхты водоизмещением триста тонн (порт приписки – Ялта). «Как ты ее назовешь?» – спросила Эллочка, прижимаясь к нему с кошачьей грацией. «Веры больше нет», – мрачно буркнул Эдик. Он огляделся по сторонам в поисках урны. Не найдя ничего подходящего и засунув ключ поглубже, он начал методично напиваться до состояния приятного безразличия.

Среди многочисленных физиономий было несколько узнаваемых, часто мелькавших на страницах газет и телеэкранах. Звездные личности старательно избегали близких контактов… Эдик решил подождать момента, когда воцарится броуновское движение. На некоторое время он оказался предоставленным самому себе. Глаза и лысого нигде не было видно – похоже, их оставили снаружи, чтобы не пугали своими рожами слабонервных гостей.

Аперитив… Пыляев, похожий на больного эскимоса, дрейфовал между ходячими айсбергами. Солидная публика явно отторгала его, как чужеродный орган. В конце концов он прибился к стойке импровизированного бара, устроенного в углу огромного зала. Здесь было потеплее, и свет люстр не так сильно резал глаза.

Минуту спустя кто-то положил ему руку на плечо. Низкий женский голос предложил выпить вместе. Эдик уже и не рассчитывал на столь легкое общение с аборигенами. Оказалось, что его взяла на абордаж красотка неопределенного возраста, зачехленная во что-то пенообразное. Местная Афродита. Он не помнил, видел ли ее раньше и знакомили ли его с ней.

У нее было малоподвижное лицо с металлическим отливом и фиолетовый язык – как у собаки породы чау-чау. Эд нашел это пикантным. Под носом и подбородком женщины лежали зловещие серые тени. Пока он ее разглядывал, она заказала ему коньяк, а сама пила «кровавую Мэри». Кровавейшую. Вряд ли в ее бокале было больше двадцати капель водки.

Эдик произвел предварительную оценку рельефа. На глазок обмеры приближались к 90–60–90. Все это совершенство балансировало на двенадцатисантиметровых каблуках.

– Вы мне нравитесь, Эдик, – сообщила свинцоволикая доверительным тоном. – Я всегда считала, что моей дочери нужен зрелый мужчина. И желательно не из нашего круга.

Сквозь стеклянную стенку бокала он увидел ее ладонь без линий. Чтобы проверить свою догадку, он предложил даме сигарету и, отведя руку, заставил ее низко наклониться. Она отшатнулась, когда он поднес зажигалку слишком близко к ее лицу, но ему хватило мгновения. Под воздействием тепла тончайший материал приобрел прозрачность. На щеке женщины появилось пятно, похожее на родимое. На самом деле это место было покрыто сетью морщин.

Косметическая маска и косметические перчатки – находка для старушек, окончательно выживших из ума. Вот это действительно была кошмарная старость! Эдик будто заглянул под кожный покров свежего трупа и увидел симпатичную мозаику из личинок. Он понял, почему глаза женщины кажутся глубоко посаженными. Белки были грязно-желтыми, залитыми гноем, зато вставные зубы – идеально ровными и белыми. Очень жаль, что Эдик не был геронтофилом!..

Как выяснилось, они оба использовали ситуацию. Прикуривая, женщина незаметно для окружающих сунула ему во внутренний карман какой-то конверт.

– Благодарю за доверие, – сказал Эд, проглотив смесь коньяка и выделившейся слюны. – А что дальше?

– Зачем ты влез в это, кретин?

– Во что именно? – Пыляев старательно и без особого напряжения изображал тупицу. Он не исключал возможности провокации или дурацкого розыгрыша.

– Хватит паясничать. Эпилятором давно пользовался?

– Не понял.

Она ловко вставила свою ладонь между его грудью и левым предплечьем и надавила кончиками пальцев. Он почувствовал неожиданную жгучую боль под мышкой. Ему пришлось расстегнуть сорочку и нащупать над ребрами небольшую опухоль в виде эмблемы Союза. Точно такую же, как у Элеоноры, только свежую… Бармен делал вид, что ничего не замечает.

– Какого черта?! – сказал Эдик, уязвленный тем, что его без спроса клеймили, уподобив таким образом домашней скотине. Или, лучше сказать, производителю. – Когда он успел?

– Он – это Борис Карлович? О, сучий потрох и не такое успевает! Надеюсь, понимаешь, что это значит? Любая независимая медкомиссия признает тебя сам знаешь кем. Теперь ты его до гроба. Весь, с потрохами.