Андрей Дашков - Продавец иллюзий

Присмотревшись, он заметил в губке разрыв – там небо и земля, соединяясь, образовывали нечто вроде двояковогнутой линзы. Старик встал точно под крестом и убедился, что именно туда ведет его незримая дорога. Путь Карла… Для абсолютной уверенности следовало бы залезть на крышу, но на такой подвиг, связанный с риском для жизни, он был не способен («А на что ты вообще способен, старая обезьяна?»).

Напоследок… – как минимум это означало, что он не собирается возвращаться на вершину холма, если крест-флюгер заведет его в тупик, – напоследок старик заглянул в церковь через провал в западной стене. В самой середине помещения торчал черный столб, на котором был укреплен черный телефонный аппарат. У основания столба покоился гроб, сколоченный из грубо обструганных досок. Дополняли натюрморт козлиные рога, привязанные к столбу, и кучка высохшего дерьма на полу.

У старика мелькнула мысль: осквернитель – тот же, кто сделал надпись на стене, или тут побывали двое? При виде сюрреалистического зловещего алтаря ему сразу захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Но на несколько долгих секунд он прилип к месту. И, как выяснилось, не напрасно.

Он даже не удивился, когда зазвонил телефон. Что-то подобное должно было произойти с неумолимой предопределенностью.

Раздались хлопки крыльев вспугнутой птицы. Старик глянул вверх – крылатый силуэт сворачивался и разворачивался, как проститутка, распахивающая и запахивающая перед клиентом свой плащ. И удалялся, растворяясь в сиянии солнца.

Телефон звонил. У старика пересохло в глотке. Он не верил ни в бога, ни в черта. Он не верил в совпадения. Он знал одно: рано или поздно приходится горько сожалеть и о том, что сделал, и о том, чего не сделал. Поэтому он перешагнул через дерьмо и снял телефонную трубку.

Сочный веселый голос, который мог бы принадлежать Крису Фарлоу и в то же время показался старику голосом кого-то из знакомых ему (но теперь уже мертвых) людей, сказал:

– Привет, старик. Какого хрена ты тянешь резину? Мы тебя заждались. Поторапливайся!

Раздались короткие гудки. Старику не понравилось все. Но больше всего ему не понравилось это «мы», которое означало, что его шансы ничтожны. Он еще мог с грехом пополам постоять за себя в схватке один на один с не очень молодым соперником, а тут, похоже, с ним затеяла игру в прятки целая компания молодых и наглых.

Когда-то он сам был молодым и наглым. Ему и его ровесникам говорили: «Умрите молодыми! Родине нужны герои». И посылали их на войну. На войне они быстро теряли молодость и наглость. Многие остались гнить в чужой земле; он отделался несколькими обильными кровопусканиями. Из армии он вернулся, расстратив остатки иллюзий. Что он приобрел взамен? Погремушку на грудь, ноющую совесть убийцы, раны, которые болели по ночам, кошмарные сны о боомбардировках, скучную работу, футбольные репортажи по воскресеньям. Полные магазины жидких и звуковых утешителей. И тогда за него взялись нонконформисты. Рок-музыка одним фактом своего существования вдалбливала ему в башку: «Умри молодым, ведь мир, за который ты сражался и чуть было по глупости не умер, – просто огромная куча дерьма». Он пережил и это, хотя кое-кто из его знакомых попался на удочку – наркотики, бродяжничество, грабежи, плохие девочки, очень плохие девочки, разбитые мотоциклы, расколотые черепа… И, наконец, он сам себе говорил: «Старость – поганая штука. Нет ничего хуже – разве что молодость. Поэтому умри молодым. Не жди, пока начнешь вонять».

Внутренний голос был наиболее убедителен. Он сделался непробиваемо убедительным, после того как старик (тогда еще не старик) остался один на свете. Но именно поэтому он продолжал жить. Назло самому себе. Это было даже не ослиное упрямство, ведь ослы не склонны к суициду, – это была лебединая песня подбитого бульдозера.

…Чертыхаясь, он выбрался наружу и начал спускаться по склону холма. Легче, чем ползти вверх, но тоже не подарок. Когда он добрался до машины, кассета уже закончилась, и стало слышно, как нечисть, поднявшаяся из шахт, пирует в мертвом поселке.

День был на исходе – теплый день середины осени. Тем не менее старику сделалось зябко. Он снова потянулся за бутылкой, но передумал и отхлебнул кофе из термоса. Похвалил себя за предусмотрительность. Чертовски предусмотрительный сукин сын. Может быть, в этом и заключалась его беда. Он никогда не мог позволить своей жизни просто течь. Он был придирчивым интендантом на складе фиктивного благополучия, ежечасно подвергающим переучету запасы уверенности в завтрашнем дне. И день сегодняшний пропадал, таял, незаметно исчезал, вытекал, как вода сквозь пальцы…

Впрочем, старику давно надоело отыскивать новые поводы для презрения к себе. Он таков, каков есть, – и пропадите вы пропадом, кому не нравится! Он сделал все, что было в его силах, чтобы не умереть молодым, а теперь он хотел получить свою жизнь из камеры хранения, но не мог отыскать ключа. До того самого дня, когда он увидел улыбку на лице умирающего друга, он не верил, что ключ вообще существует.

Он реанимировал свою колымагу очередным впрыском стимулятора, включив для нее (и для себя) Джефа Хили, который заиграл «Точку невозвращения», и поехал в сторону реки, оставляя за собой шлейф клубящейся пыли.

Это была особая пыль. Оседая, она стекалась в серые сухие ручейки и засыпала отпечатки протекторов. Она уничтожала даже запахи. И уже через час ни одна ищейка, если бы такая вдруг нашлась, не обнаружила бы следов проехавшего автомобиля.

Он недолго задавался вопросом, каким образом сможет переправиться на другой берег. Конечно, все уже было продумано в этой поганой пьеске, где его хотели выставить клоуном: декорации готовы, свет включен, невидимые статисты потирают шаловливые ручонки в предвкушении большой потехи… Но посмотрим, кто будет смеяться последним. У старика лежало кое-что под сиденьем. Это «кое-что» могло испортить настроение любому шутнику. На войне как на войне…

И был мост, не обозначенный ни на одной карте (конечно, старик запасся и разномасштабными картами местности). А перед мостом он увидел нечто совсем уж несуразное – огромный рекламный щит, вполне уместный на обочине оживленной автострады, но не здесь, возле моста, к которому не вела ни одна дорога.

Изображенный на щите сюжетец был довольно банальным: здоровенный загорелый парень укладывал на золотой песчаный пляж полуголую и почти готовую к употреблению красотку. Рекламный слоган, начертанный сверху розовыми буквами, гласил: «Удовольствие как от трех».

Старик с трудом прохавал фишку – оказывается, речь шла о презервативах. Но даже в надвигающихся сумерках он узнал в парне молодого Карла, а в красотке – свою жену, юную и цветущую.