Катрина Кейнс - Итан слушает [litres]

– Да неужели?! И часто твой мир переворачивается с ног на голову?

– Каждый день. – Кэй беззаботно пожала плечами и принялась считать печенья, рассыпанные по столу.

– Чокнутая!

Это Брайан выкрикнул уже с порога. Стеклянная дверь распахнулась настежь, занавески забились под порывами ветра, и в окна уже начинало стучаться небо.

Лето заканчивалось. Наступал сезон серых дождей.

…Очнуться в доме преподобного Рихеля – рядом с трупом девушки, миниатюрной синей лошадью и невозмутимой малышкой Элизабет – было странно, куда более странно, чем обнаружить у своего друга отсутствие зрачков и непробиваемую кожу. Но, вопреки всем позывам, Брайан воздержался от крика, не сбежал и спокойно выслушал все, что вывалил на него внезапно оживший труп. Брайан вспомнил «чудесное воскрешение», о котором писали газеты, едва мисс Кэйлинна Нод заговорила. И окончательно перестал удивляться, когда в своем рассказе она дошла до какого-то «дяди Миши».

«Он не то чтобы сильно хороший, понимаешь, – сказала она, – но он точно что-то большее , чем все мы вместе взятые. Он приволок сюда вас обоих – вас с Итаном – и загадал желание. Кстати, да, я исполняю желания, но для этого мне приходится умирать. Мертвый джинн, круто, правда? Загадал – и я тут же откинулась. Остановка сердца. Даже не поняла, что именно он загадал. А еще он мне шепнул, что Итан теперь все вспомнит. Правда, он мне и так ничего толком не рассказывал».

И когда этот мертвый джинн вдруг сообщила, что Итана отвезли в его квартиру и оставили там одного, Брайан вспылил. Ну да, кто еще, кроме хрипящего за алтарем Лавре слышал разговоры этого психа с ножницами? О, он говорил не только с Итаном, он с удовольствием общался и сам с собой.

Наверное, именно прежняя глупость сделала Брайана Лавре таким понимающим.

Он больше не собирался бросать кого бы то ни было в подобном состоянии.

– Что с тобой, Бьярндир? – спрашивал странник у своих рук и снова устало откидывал голову назад. Над пальцами левой руки блестели его настоящие когти, но руки все равно продолжали мелко подрагивать.

Почему он вдруг отправил правду по почте? Да еще и с помощью девчонки? Сонные посылки – не самый надежный способ полакомиться клубком чужих потрясений. И пусть он перекусил по пути божественной сущностью… ничто ведь не могло сравниться с теми мгновениями, когда отдаешь своим жертвам горькую правду.

Она почти всегда горькая. Правда. В конце концов, это вам не пончик с глазурью. Да, у нее свои привкусы и полутона, но частенько некогда наслаждаться букетом вкуса.

Бригадир слишком поторопился; он должен был подождать еще. Довести до крайней точки, чтобы дальше – одна дорога, без вариантов и развилок. Теперь он успокаивал себя тем, что вдруг решил поиграть. Чем еще объяснить такой явный, напичканный прошлым сон? Это как письмо с подписью «С наилучшими пожеланиями, счастья-здоровья». Как подарок. А Бригадиры не делают подарков. По крайней мере, не выгодных им самим.

Поэтому Бьярндир предпочел списать все на скуку. Скука – вообще довольно приличное оправдание. Боги вон с каким размахом скучают: войны, засухи, природные катастрофы, кабельное телевидение…Чем Бригадиры хуже? Ответа два: «всем» и «ничем». При этом они друг друга не исключают, несмотря на все законы логики.

Винить во всем чересчур громкий зов было нелепо, всегда ведь можно и заткнуть уши. Не могло же это оказаться проявлением сострадания, правда? Бьярндир застонал, уткнувшись лицом в ладони. Череп стукнулся о когти, и странник тут же вскочил с места.

Что это с ним? Совсем расклеился? Если бы это было сострадание, он бы заодно и Жнеца попросил о маленькой услуге. А взамен бы даже разобрался с загадкой красного белья.

Это и вправду скука. Ведь теперь… теперь стало чуточку интереснее?

Губы Бригадира растянулись в улыбке. Где-то в тупике лабиринтов прошлого его истинная сущность обнажила клыки.

Зимой было особенно трудно. И не только потому, что постоянно хотелось спать. Все привыкли к законам природы: в белый сезон приходилось искать убежище. Ягоды у реки есть было нельзя. Сильный всегда подминал под себя слабого.

А самым сильным в чаще был Огнеглавый.

Он не жил здесь. Он приходил иногда: чаще всего зимой, во времена тишины, и уносил с собой много жизней. Тащил их за хвосты, бросал на свои страшные носилки, а порою почтительно перекидывал через плечо. Так простились с рогатой королевой; глупые рогачи уверились после этого, что Огнеглавого посылает Смерть. Кое-кто утверждал, что Огнеглавый и есть Смерть.

Ученик шамана в это не верил. Седеющий наставник не раз говаривал, что у жизни слишком много течений, а в чаще слишком много дорог, но даже это не делает все слухи правдивыми. Когда вокруг столько вероятностей, нельзя слепо верить в первую попавшуюся правду.

У ученика шамана было имя, и каждый обитатель чащи произносил его по-своему. В языке родного племени слышалось много хрипа и протяжной песни. Рогачи хрюкали, давясь слогами. Воришки цокали трижды, пичужкам требовалось чирикнуть всего раз, чтобы он повернул в их сторону свою косматую голову. А особенно длинно его имя звучало на языке ветра. Деревья молчали, но даже в их молчании ученик шамана безошибочно слышал обращенный к нему зов.

Чаща была хорошим домом даже страшной зимой, когда приходил Огнеглавый.

Но однажды тот, кто откликался на чужой зов, решил, что устал бояться. «Молодые часто совершают великие ошибки», – любил повторять шаман, а его ученик больше всего на свете жаждал совершить что-то великое, пусть даже и ошибку.

В белую тишину, когда сон и холод сковали чащобу, он вышел на тропу охоты. Он не спросил дозволения у своего народа, не посоветовался с духами и не спел ветру. Он не думал, захотят ли остальные знать правду так же сильно, как хотел он сам.

В морозное забвение он вышел навстречу своему величайшему страху и своей одержимости. Навстречу тому, в кого не верил. И высек из него красный огонь.

Если бы Бригадир помнил, он бы очень удивился тому, насколько каждое новое его лицо похоже на лицо Огнеглавого.

Лето закончилось, а с ним и долгая гонка, в которой прошлое никак не могло настигнуть своего хозяина и перед самым финишем вдруг подставило ему подножку. Итан Окделл, сирота, вскрытый скальпелями и ножницами, получивший непробиваемую кожу в секретной лаборатории, заново привыкал к жизни. За последние полгода привыкать приходилось уже во второй раз. И радости это не приносило никакой.

Привыкай к тому, что ты неуязвимый, Итан. Привыкай, что твоя подруга постоянно умирает. Привыкай, что за вами таскается сомнительный субъект, умеющий бегать на четвереньках. Привыкай, что у тебя была семья, которой тебя лишила авария. И привыкай, что за помощью ты теперь лазаешь в комиксы, но даже там не находишь ничего вразумительного.