Катрина Кейнс - Итан слушает [litres]

Что делать? Несомненно, жить дальше. Как? На этот вопрос ответа не было. Была только Кэйлин, которая сходила с ума. Брайан, который уже сошел с ума, как иначе объяснить, что он пришел извиняться? И был дядя Миша, который появлялся иногда и начинал бормотать какой-то бред. Сам он называл это сказками, и Кэй всегда внимательно его слушала. Итан закатывал глаза, как бы отказываясь участвовать в этом балагане, но тоже невольно прислушивался. На волнах чужого голоса почему-то исчезала ноющая боль, которая, казалось, надолго прописалась теперь между ребер.

Итан знал, что дядя Миша снова спас ему жизнь: Кэйлинна сама рассказала, когда пришла наконец его навестить. Тогда она вела себя, как свихнувшаяся английская леди: постоянно просила чаю, говорила с еле уловимым акцентом, подносила к глазам несуществующее пенсне… в конце концов она очнулась, и Итан мгновенно забыл об этих странностях. Трудно вообще измерить «нормальность» того, чья жизнь зависит от чужих желаний. А вот когда дядя Миша рассказывал свои сказки, Кэйлин с ума вроде бы не сходила – оставалась все той же занозой, полной авантюризма и жажды приключений.

Однажды дядя Миша рассказал о ежике, который устал. Героями его историй всегда становились звери: то ли был в этом какой-то скрытый смысл, то ли он просто ассоциировал с ними своих знакомых, чтобы не называть имен. Впрочем, это было неважно.

Потому что ежик действительно устал.

«Жил он себе в лесу – не на самой уютной полянке, но все же – и немного беспокоился о тайнах. Ни у одного зверя в окру́ге не было столько тайн, сколько у ежа. Каждая тайна весила куда больше какого-нибудь яблока из сада, и вскоре случилась беда: груз стал непосильным, таким, что ежик уже не мог поднять на иголки даже никакой еды. Тогда-то он и устал. Настолько, что побрел, не разбирая дороги. И постоянно он утыкался в елочные иголки, и всякий раз, проходя мимо другого зверя, тяжко вздыхал.

Ежик шел, пока лапки его не начали кровоточить, шел, пока не забыл даже свой фыркающий язык. На каком-то повороте его встретила красивая Белая Леди в длинном пальто и элегантной шляпке. Она наклонилась к ежику, который совсем тяжело дышал, и сказала «Я могу забрать твои тайны с собой». Обрадовался поначалу еж, но потом увидел, что у красивой Леди расплывается на груди красное пятно, и мигом понял, кто перед ним. Поблагодарил он ее и поплелся дальше, пока не встретил лисицу. Хитрюга была странной, – сквозь нее иногда просвечивали деревья – но она согласилась нести часть груза, от которого ежик так смертельно устал. Вместе с лисицей они встретили потом еще нескольких зверей, и каждый остался рядом, разделяя с ежиком его ношу. А потом они встретили медведя.

Медведь сидел под осиной в позе лотоса и явно наслаждался погожим деньком и самим собой. Меж лап у медведя была развешана десятая часть Всего Мира, а в черных глазах отражались звезды, огоньки домов и лесные пожары. Медведь шевельнул ухом и сказал: «Я могу дать тебе силу – такую, что ты больше не будешь чувствовать усталости». Ежик фыркнул, покосился на мерцание меж медвежьих лап и ничего не сказал, потому что давно разучился говорить. Усталость он все еще чувствовал, но теперь с ним шли другие звери – и у каждого была своя усталость, часть которой еж тоже нес с собой. И тогда ежик решил ответить медведю потом, когда проводит всех – и лисицу, и ондатру, и зяблика, и остальных – до дома».

После этой сказки Итан стал иногда выходить из квартиры. А дядя Миша улыбался своим планам (или мухам вокруг, кто его знает), будто знал куда больше, чем всю правду на свете.

Он взял за правило пугать по пятницам уток в парке, а потом рассказывать сказки у фонаря, в который залетали иногда Игнес Фатуи. Хаос начал упорядочиваться, – такое всегда случалось, когда Бригадир хватался за нужную ленту и дергал из нее ниточки. Правда, с этой самой лентой были некоторые проблемы: она пряталась в ворохе других и упорно не давалась в руки. То, что нужно, – пустая и одновременно переполненная судьба. Как вишенка на торте Мэпллэйра. Только…

У Бригадира появилось слишком много свободного времени. Конечно, он постоянно бродил по улицам города: выкапывал из обычных людей крохи правды, рылся в карьерах в поисках крупиц тех самых настоящих чувств – любопытства, надежды, веры, – что могли заменить вкус истины. И все же… да. Что-то было не так.

Краем глаза он следил за серым мальчиком и мертвой девочкой. Они выходили в город с первыми лучами, под покровом ночи, в дождь и в туман – и искали свою правду. Утоляли любопытство. Отделывались от скуки.

Дети, которые перестали быть детьми, заново познавали мир.

Иногда старый колокол начинал привычно отбивать вечернюю, и тогда Бьярндир вспоминал родную чащу. Под аккомпанемент слышного ему одному звона Бригадир дремал.

И в эти короткие сны приходил Огнеглавый.

Та зима была мягкой, как пух в гнездах пичужек. Белыми лапами она гладила деревья, укутывала землю одеялом и чесала за ухом каждого обитателя чащи, у которого были уши.

Что его вело тогда? Любопытство и страх. Два самых жестоких спутника, когда дело касается нетерпения юного сердца. Любопытство спрашивало о Смерти, о том, может ли Огнеглавый и в самом деле быть ее посланником? А если так, то Смерть и решает, кому жить, а кому погибнуть? Страх действовал иначе. Он был одновременно противным и сладким, как перезревшие ягоды. Он пьянил и сбивал с ног. Из-за него душа робко спрашивала «Неужели я следующий?» Никто ведь никогда не знал, кого заберет Огнеглавый, на кого пошлет жгучее пламя волшебной ветки, чье сердце изжарит и съест на обед.

Он понял, что должен что-то сделать, когда впервые увидел, как Огнеглавый ест. Посланник Смерти с удовольствием обгладывал косточки и боязливо оглядывался. Но разве те, кому подвластны чужие жизни, не лишены страха?..

Огнеглавый ходил разными тропами, но выследить его оказалось легко. Не нужно было даже советоваться с деревьями: запах крови, разливающийся в воздухе, сам вел за Огненной Смертью. Снова рогачи, еще крохотные, с пятнышками на шкурках. Не те ли, которых старый шаман учил слушать музыку ветра? Ученик помотал головой, отгоняя горькие мысли. Разум и так полнился багровым туманом, никак не получалось успокоиться. В такие мгновения, – когда бурлят чувства, – и творят самые великие подвиги. И великие ошибки.

Огнеглавый, должно быть, почуял его издалека: сбросил на снег трупы оленят, схватился за волшебную ветку… и так и замер, пораженный.

Медведь был выше всех, которых ему доводилось видеть в этом маленьком лесочке: бурый красавец с рыжиной, настоящий король кадьяков. Он стоял на задних лапах, бесшумно выдыхал морозный воздух и даже не пытался ударить. То ли слишком молодой – но какие размеры! – то ли слишком глупый.