Андрей Дашков - Странствие Сенора

– Как я здесь оказался? – хрипло спросил он у женщины спустя некоторое время.

– Не знаю. – Лаина смотрела на него чуть отчужденно. – Я была в каком-то подземелье, которое охраняли глонги. Потом появилось что-то… Оно уничтожило глонгов и, по-моему, убило меня… Оно было ужасным, безжалостным… Но затем я очнулась в этом лесу, а рядом был ты…

Она помолчала, нахмурившись. Какая-то неотвязная мысль не давала ей покоя.

– Герцог, ты должен знать об этом больше, чем я, – сказала она наконец. – Кто, кроме тебя, мог избавить нас от глонгов?!..

Он нашел в себе силы иронически улыбнуться:

– Должен знать больше?.. Я помню только, как они сожрали меня живьем…

Лаина спрятала лицо в ладонях, а он медленно поднялся на ноги, преодолевая тупую боль.

Они находились среди леса, тянувшегося во все стороны под лиловыми небесами, и это место не слишком отличалось от того, где он впервые увидел женщину из народа колодцев. Сейчас она мелко дрожала от холода, и ее губы посинели – на ней по-прежнему было только разорванное глонгами окровавленное платье…

Он снова поднес к глазам свою руку и взглянул на перстень Сдалерна, надетый на безымянный палец. Камень в нем оставался темным как ночь. Затем Сенор принялся осматривать неизвестно кем устроенное гнездышко, в котором он заново родился. Оказалось, что мягким ложем ему послужила Поющая Шкура. Под нею он нашел Древний Меч в кожаных ножнах и волшебные Зеркала Короля Жезлов, покрытые тускло блестевшими россыпями инея.

Герцог не стал предаваться бесплодным мыслям о том, кто спас его на этот раз и вернул ему амулеты. Главное, что он выжил, хотя и чувствовал себя разбитым, жалким, бесконечно уставшим.

– Колодец Тагрир там, – сказала Лаина, показывая рукой в том направлении, где садилось тусклое здешнее светило.

– Откуда ты знаешь? – раздраженно бросил герцог.

Женщина удивленно посмотрела на него. Ее зрачки были расширены.

– Разве ты не чувствуешь этого? – тихо спросила она.

Он шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы и двинулся в сторону заката.

Голодные и замерзающие, они медленно брели по лесу глонгов, каждую ночь рискуя снова наткнуться на восставших из могил мертвецов. Доспехи из хитина и кожаные сапоги почти не спасали Сенора от холода; Лаина, которой приходилось еще хуже, куталась в шкуру синего кота.

Негреющее лиловое светило освещало их путь днем; на открытых местах в спину подталкивало ледяное дыхание океана. По ночам они пытались отогреться у костров, которые Сенору удавалось развести с большим трудом при помощи заклинаний и высушенного под одеждой мха… Герцог устраивался спиной к огню, каждую минуту ожидая нападения из окружавшей его темноты. Но потом чувство постоянно грозящей опасности притуплялось, и оставались только всепроникающий холод и тоскливая пустота.

Так он сидел до утра, проваливаясь временами в тяжелое тревожное забытье, и тогда его можно было убить голыми руками. Рано или поздно побеждали усталость и безразличие. Красивая женщина, спавшая рядом, не волновала Йерда, а лишь вызывала в нем глухое раздражение – в конце концов, именно она втянула его в отвратительную историю…

Чувствуя это, Лаина старалась быть ненавязчивой и немногословной, хотя сильно страдала от холода и тягот долгого пути. Она была дочерью одного из наместников герцога, которые в отсутствие Йерда стали править колодцами в Земле Мокриш, и привыкла к гораздо более мягким условиям.

Когда у нее находились силы говорить, а у Сенора – желание слушать, она рассказывала ему все, что знала о своем народе, колодце Тагрир, в котором жила с детства, о битвах и обычаях, которые должен был помнить сам герцог Йерд – должен был, однако напрочь забыл.

Порой ему казалось, будто он вспоминает кое-что: места, о которых говорила Лаина и в которых он никогда не был, люди, которых он никогда не видел. Потом он осознавал, что такое случалось с ним и раньше, но это ничего не значило; он обманывался игрой воображения или ложной памятью о том, чего не существовало на самом деле и скорее всего никогда не будет существовать.

Из этих разговоров у костра он узнал достаточно, чтобы не выглядеть совсем уж дико в глазах своих подданных. Его беспокоило только одно – полное и безнадежное отсутствие личных воспоминаний.

Он пытался выяснить хоть что-нибудь о Гашагаре, но одно лишь упоминание этого имени вызывало у Лаины неподдельный ужас. Гашагар был настоящим проклятием народа колодцев, темной и почти обезличенной силой. По крайней мере таким он оказался в женском восприятии. Лаина считала его демоном, воплощением злого рока, которому невозможно противостоять. И это все, чего Сенору удалось от нее добиться.

Зато он услышал о некоем Зелеше, который, по словам Лаины, являлся давним антагонистом Гашагара, колдуном, почти равным ему по силе, а также покровителем самого герцога. Дочь Згида редко покидала колодцы, хорошо защищенные от враждебного внешнего мира; ее головка была полна преданий, суеверий и обрывочных воспоминаний, но для вернувшегося Йерда даже эти, искажающие истину сведения представляли немалый интерес.

Если верить Лаине, Зелеш также был непредсказуемым и опасным созданием, помогавшим герцогу только в силу какого-то довольно зловещего соглашения между ними. Эта история успела превратиться в легенду. Женщина отказалась говорить о ней подробнее, но у Сенора сложилось впечатление, что именно старая легенда была причиной странной смеси жалости и страха, испытываемых обитателями Земли Мокриш по отношению к своему повелителю…

К концу трудного путешествия Сенор с уверенностью обреченного предчувствовал встречу с Зелешем, а это, по-видимому, означало и схватку с Гашагаром. Нечего было и мечтать о том, чтобы обрести покой в новых владениях. В его распоряжении осталось лишь немного времени – короткая передышка, дарованная богами Земли Мокриш.

Дневное светило четырежды восходило на лиловом небе, прежде чем к концу четвертого дня они разыскали поселение, которое Лаина называла колодцем Тагрир.

Сумерки сгущались и превращались в ночь, казавшуюся бесконечной. Только изумрудное зарево на горизонте напоминало о том, что кончается все, даже тьма. Небесные огни, холодные и колючие, дрожали в морозном воздухе. Двое людей медленно пробирались сквозь редеющий лес; их дыхание легкими исчезающими облачками возносилось кверху.

Призрачный серебристый свет ночного светила, которое повисло над верхушками деревьев, обрисовывал в чернильном мраке далекую горную цепь, застывшую, словно цитадель вечности в ожидании ничтожных двуногих существ, и способную одним своим видом вызвать гнетущую тоску в их впечатлительных и уязвимых душах…