Уильям Тенн - Непристойные предложения

Ссутулившись, Мэри Энн уставилась в пол, который начал вопросительно подниматься, но затем опустился, осознав, что от него ничего не требуется.

– Я не понимаю и, наверное, никогда не пойму. Знаю только, что не могу остаться в одном мире с тобой, Гигио Раблин. От самой мысли об этом мне делается дурно.

– Понимаю, – серьезно кивнул он. – И, если тебе станет легче, испытываю то же самое. До знакомства с тобой я никогда не совершал столь невероятно глупого поступка, как фиксированная микроохота в загрязненной культуре. Но на меня повлияли эти удивительные истории о твоем смелом друге Эдгаре Раппе. Я понял, что должен доказать, что я мужчина, на твоих условиях, Мэри Энн, на твоих условиях!

– Эдгар Рапп ? – Она недоверчиво посмотрела на него. – Смелый? Удивительный? Эдгар? Серьезней всего он рискует, когда всю ночь просиживает зад, играя в покер вместе с ребятами из расчетного отдела!

Гигио поднялся и начал бесцельно бродить по комнате, качая головой.

– Как ты это говоришь, с какой небрежностью, с каким легким презрением! Постоянные психические риски, неизбежные столкновения личностей – на подсознательном и очевидном уровне, – когда партия следует за партией, час – за часом, и не два, не три, а пять, шесть или даже семь различных агрессивных человеческих существ принимают в этом участие! Блеф, ставки, уловки, фантастическое соперничество! Но для тебя все это почти ничего не значит, ты и не ждешь другого от мужчины! Я бы не справился; на самом деле, во всем моем мире нет ни одного человека, который выдержал бы и пятнадцать минут столь сложного психологического наказания.

Она очень мягким, нежным взглядом следила, как он печально ходит по кабинету.

– И потому ты отправился в этот ужасный микроскоп, Гигио? Чтобы доказать, что ты не хуже Эдгара, когда тот играет в покер?

– Дело не только в покере, Мэри Энн. Хотя поверь, этого достаточно, чтобы волосы встали дыбом. Дело во многих других вещах. Возьмем подержанную машину, на которой он тебя возит. Мужчина, ведущий неуклюжую, непредсказуемую силовую установку сквозь трафик и аварийную статистику, которой славится ваш мир, – каждый день, легко и непринужденно ! Я знал, что микроохота – жалкое, надуманное предприятие, но это самое близкое из доступного!

– Ты ничего не должен мне доказывать, Гигио.

– Может, и нет, – задумчиво ответил он. – Но я достиг точки, где должен был доказать это самому себе. Достаточно глупо, если поразмыслить, но реально. И я доказал. Что у двух людей с совершенно разными стандартами для мужчин и женщин, стандартами, которым их учили с рождения, нет ни малейшего шанса, какое бы влечение они друг к другу ни испытывали. Я не могу жить, зная твои внутренние стандарты, а ты… что ж, тебе мои определенно кажутся странными. Мы не координируемся, мы не резонируем, мы не сочетаемся. Как ты говорила, мы не должны находиться в одном мире. И это вдвойне верно, поскольку… поскольку мы обнаружили, как сильно нас друг к другу тянет.

Мэри Энн кивнула.

– Я знаю. То, как ты перестал заниматься со мной любовью и… и сказал… то ужасное слово, то, как ты содрогнулся, вытирая губы… Гигио, ты смотрел на меня так, словно я воняю, воняю ! Это разбило мне сердце на мелкие осколки. Я сразу поняла, что должна навеки покинуть твое время и вселенную. Но с учетом того, как ведет себя Уинтроп… я просто не знаю, что делать!

– Расскажи мне. – Он постарался взять себя в руки и сел рядом с ней на поднявшийся участок пола.

К тому времени как она закончила, он полностью пришел в себя. Поразительный нивелирующий эффект взаимного эмоционального притяжения больше не давал о себе знать. Мэри Энн потрясенно наблюдала, как Гигио вновь превращается в крайне вежливого, чрезвычайно интеллигентного и немного надменного молодого мужчину двадцать пятого века, и костным мозгом ощущала, как растет ее собственная неуклюжесть, как выходит на поверхность показная, необразованная примитивность.

– Я ничем не могу вам помочь, – сказал он. – Как бы ни хотел.

– Даже несмотря на наши проблемы? – с отчаянием спросила она. – Несмотря на тот ужас, который нас ждет, если я останусь здесь, если не уеду вовремя?

– Даже несмотря на это. Сомневаюсь, что смогу тебе объяснить, Мэри Энн, как бы ни пытался, но я не в состоянии заставить Уинтропа уехать, не в состоянии посоветовать, как его принудить, и не в состоянии придумать, что может заставить его изменить решение. Понимаешь, здесь затронута целая социальная структура, которая имеет намного большее значение, нежели личные маленькие несчастья, каким бы важными они нам ни казались. В моем мире, как заметил Сторку, такие поступки не совершаются. И больше, моя милая, мне добавить нечего.

Мэри Энн выпрямилась. Даже без слегка насмешливой заносчивости, сквозившей в последних словах Гигио, она видела, что он полностью взял себя в руки, что вновь смотрит на нее как на удивительную, но – в культурном смысле – крайне неразвитую особь.

Она прекрасно понимала, что происходит; пару раз она сама была в подобной ситуации, только с другой стороны. Всего два месяца назад потрясающе ловкий торговый агент, отвечавший в ее компании за Неваду, пригласил Мэри Энн на свидание и почти очаровал ее.

Вино в ее мозгу пузырилось звездным светом, и она достала сигарету и мечтательно, беспомощно попросила у торгового агента прикурить. Он уверенно, повелительно щелкнул зажигалкой, но та не сработала. Агент выругался и после нескольких тщетных щелчков принялся царапать механизм ногтями. За те мгновения, что он царапал зажигалку, его гладкая личность словно треснула по всей длине, и наружу просочилось таившееся внутри отчаяние, которое и составляло его суть. Он перестал был гламурным, успешным и убедительным молодым человеком и превратился в жалкое, нервное существо, неуверенное в себе, опасающееся, что, если хотя бы один пункт тщательно подготовленной презентации пройдет не по расписанию, сделка не состоится.

И она не состоялась. Снова взглянув на Мэри Энн, он увидел в ее глазах ледяное понимание, и его губы дрогнули. И как ни пытался он исправить ситуацию, какие умные беседы ни затевал, какие океаны блестящей настойчивости ни изливал на нее, теперь она была его повелительницей. Сквозь его магию она увидела голые желтые лампочки и скрученные ржавые провода. Мэри Энн помнила, что испытывала к нему жалость, когда попросила отвезти ее домой, – не как к человеку, в которого едва не влюбилась, но как к ребенку-инвалиду (чужому ребенку-инвалиду), который попытался совершить что-то за гранью своих способностей.

Такие ли чувства сейчас испытывал к ней Гигио? Полная бурлящего гнева и отчаяния, Мэри Энн поняла, что должна снова дотянуться до него, дотянуться в очень личном смысле. Должна стереть улыбку из его глаз.