Ярослав Веров - Иррационариум. Толкование нереальности [litres]

Никто не ушел. Один было привстал, но его тут же усадили обратно. Второй попытки не последовало. Жаль. Забавный паренек. Игорь Кудрявцев. Могли бы и поиграть. Отец – юрист в Сбербанке, мать – главбух супермаркета. Короче, бедность. Ладно, возьмем на заметку. За неимением поступков радуешься и намерению.

– Продолжим, господа. Шаг второй: освобожденные от всякой ерунды головы будем наполнять знаниями. А вот теперь записывайте…

Ее подвели ко мне после второй пары…

Я шел по коридору, предвкушая горячий обед, и тут на полдороге к столовой меня перехватили. Глашатая шагала впереди, рассекая встречный поток на два рукава, а за ней, словно на цепи, семенила моя строптивая студентка. Бледная, дерганая, перепуганная. Метнула в меня ненавидящий взгляд. Я дружески улыбнулся – ее чуть не стошнило.

А где же радость по поводу начала семестра? Где огонек в глазах? Где улыбка? Нету их. Только страх с осколками ненависти, обреченность, жгучая обида и ожидание неминуемой расправы. Тяжеловатый коктейль для семнадцати лет. Водка, джин-тоник и черный перец. Вселенский депресняк на празднике жизни.

В показе коллекций от европейских домов моды мы не участвуем, обсуждать мировые курорты – не желаем. А играть гадкого утенка – пожалуйста. Подходящая роль.

Не понимаю. Ну, обозвала ты преподавателя сволочью, ну, хлопнула дверью, ну, и молодец! Печалиться-то зачем? Гордиться надо! Я бы на ее месте ходил и всем рассказывал о своем подвиге.

Огненный бич.

Н-да… Алая змейка хорошо напортачила.

– Вот, привела! – выдохнула Глашатая и замолчала, чтобы отдышаться. Сто и т, смотрит на меня со значением, а Леночку за руку держит. Оцени, дескать, начальничек, мой труд по поимке беглой каторжницы! Я оценил. Судя по одышке, задачка выдалась физически не из легких. С такими габаритами за студенткой гоняться… Отважная женщина!

– Отойдем к балюстраде, – сказала Глашатая, подталкивая меня в указанном направлении. – Тут поговорить не дадут… И вам здравствуйте, Моисей Абрамович!

С ней лучше не спорить. Пришлось развернуться и топать куда приказали.

Здесь, на галерее, было поспокойнее: трое парней сидели на балюстраде да влюбленная парочка зажималась в углу за бюстом Джорджа Сороса. Скамейки пустые. Можно и поговорить.

– Прежде всего, – начала Глашатая строгим официальным тоном, – я хочу вам сказать, что наша академия – старейшее учебное заведение страны. И здесь свято чтят традиции высшего образования. Куда вы смотрите?

– На Джорджа Сороса. Коллега невозмутим и холоден в двух миллиметрах от вулкана страсти. Я бы не выдержал: или отошел, или отвернулся. А ему дела нет. Что это – старость или сила воли?

– Это бюст! А безобразники еще получат. Как только я с вами закончу. Латникова, а ты куда смотришь?

Леночка вздрогнула и поспешно отвернулась.

Я переключил Глашатую на себя:

– Валентиночка Григорьевна, так что вы там говорили о традициях высшего образования?

– Безобразие!

– Полностью с вами согласен!

– Уважение преподавателя – незыблемый принцип, и если какой студент или студентка, – она бросила уничтожающий взгляд на Леночку, – позволяет себе всякие вольности, то это исключительный, вопиющий случай, который ни в коей мере не должен…

Надолго зарядила. Тормозни старушку.

– Помилуйте, Валентиночка Григорьевна, я прекрасно знаю все традиции высшей школы и особенно традиции нашей академии. Нисколько не сомневаюсь, что они живы, будут жить еще очень долго и даже нас переживут. Скажите лучше, зачем вы привели ко мне эту студентку?

Глашатая тяжело вздохнула.

– Тут у вас произошел конфуз во время лекции. Леночка недостойно себя вела, ругалась и теперь она хочет извиниться. Правда, Леночка?!

Заканчивай с этим. Надоело.

– Валентиночка Григорьевна, вас неверно информировали. Скорее всего, это моя вина. Деньги, знаете ли, обладают гипнотическим эффектом, вот студентам и видится всякое, а Леночка… Да, она действительно подошла ко мне в самом начале лекции, пожаловалась на недомогание… Как она это сказала? Мне плохо или что-то в этом роде – ну знаете, у женщин иногда такое бывает – и попросилась уйти. Я не увидел тут ничего криминального и сразу же ее отпустил. Надеюсь, что теперь у нее всё в порядке. А в чём, собственно, дело? Мне даже интересно.

Неплохо загнул!

Глашатая растерялась:

– Я просто хотела сказать, что…

Не надо! Не могу больше!

– Валентиночка Григорьевна, и не говорите! Не надо! Мы же не кони в валенках! Мы все понимаем! Традиции надо беречь, у них должен быть хранитель. Но труд сей не оплачивается. Поэтому я как представитель финансовой среды хочу исправить ситуацию и обратиться к вам с коммерческим предложением. Давайте-ка мы под вашим началом создадим фонд поддержки хранителей высшего образования. Для меня было бы огромной честью стать первым вкладчиком этого фонда. – Я протянул ей три стодолларовые купюры – они тут же исчезли в пухлой ладони.

– Ой, спасибо! Вот вы правда всё-всё понимаете!

– Кстати, Валентиночка Григорьевна, а как ваш внучек поживает? Николай. Не болеет? Если что нужно, лекарства там… или еще что-нибудь, вы только скажите.

– Нет-нет, вылечился, всё хорошо, – просияла Глашатая. – Теперь бегает как заводной.

– Передавайте от меня привет и купите ему какой-нибудь подарок. Умный мальчишка. Сейчас такие редкость. – Я протянул заботливой бабушке еще двести долларов, но уже с осторожностью. Их постигла та же участь.

– Обязательно передам! Он вас очень любит, спрашивает про вас всё время!

Постояли, поулыбались друг другу.

Когда улыбки закончились, я взял Глашатую под локоток, отвел чуть в сторонку и многозначительно произнес:

– Валентиночка Григорьевна…

– Да?

– У меня к вам будет еще одна маленькая просьба, если, конечно, не особо затруднит. Это касается Леночки. Она человечек хороший. Добрая душа. Я в этом уже убедился на лекции. А в людях я разбираюсь, вы же знаете… Так вот, если у нее возникнут какие-то проблемы, любые, с финансами там, или с успеваемостью, или конфликты с кем-то, не сочтите за труд, сообщите мне. Кто знает, вдруг случится чудо и у меня получится ей помочь? А то ведь она сама не скажет, постесняется, девочка скромная, тихая.

Ага, теперь-то уж точно тихая!

– Могу я на вас рассчитывать?

Секунду она смотрела на меня непонимающими глазами, а потом разоралась на всю балюстраду:

– Да что вы переживаете?! Это же мой долг! Да я за нее грудью встану!

Я посмотрел на необъятный бюст Глашатой и успокоился. Переть против такой груди мало найдется желающих.