Борис Конофальский - Инквизитор. Мощи святого Леопольда

– Человек один, действиями своими принесёт Матери Церкви упрёк имени её. Такого случиться не должно.

– Мирянин, отец, нобиль?– Поинтересовался монах-рыцарь.

– Солдат, а ныне станет рыцарем, архиепископ совершит акколаду сегодня. Имя его Фольокф.

– Никогда не поднимали мы оружия на братьев-рыцарей. – Отвечал монах-рыцарь.

Нунций был удивлён строптивостью брата, ему пришлось настоять:

– На то воля Божья, то во благо Святому Престолу и Матери Церкви нашей.

– То грех, брат,– заметил монах.

– То мой грех, брат,– решительно произнёс нунций.

– Да будет на то воля Божья,– нехотя произнёс монах-рыцарь.

Агнес спала абсолютно безмятежно, пока не стало светать.

И тут её, словно, стало душить что то, стало. Как не было спокойного сна. Заметалась она по кровати, лягнула Брунхильду, что спала рядом, а потом стала задыхаться, словно душила её верёвка. Она проснулась села на кровати. Солнце, первыми лучами уже проникло в комнату через маленькое окно. Брунхильда спала спокойно, как может спасть молодая здоровая женщина. А Агнес тряслась, словно в лихорадке. Тревог овладела девочкой. Она встала и босая, в нижней рубахе вышла из комнаты. Ей нужно было сказать господину что то, а что она сама ещё не знала. Постучала в дверь покоев, где спали мужчины, и дверь отварилась. Она вошла внутрь, все были на месте и Сыч, и Ёган, и монах. Все они спали на полу, а вот кровать была пуста. Господина не было. Агнес залезла на кровать посидела и тихо заплакала. Так она и сидела на кровати, надеясь, что господин вскоре придёт. Но он не шёл. А вскоре Ёгна проснулся, и сказал ей, что б шла мыться и одеваться, что господина не будет, и что всем нужно идти на утреннюю мессу в главный храм города, что господин уже там. Агнес пошла, одеваться, надеясь, что её сон, всего лишь сон.

Глава 5.

Всё, что до сих пор для солдата было важным и значительным стало мелким и пустым на фоне того что происходило.

Народ пришедший пришёл на утреннюю мессу, которую служи сам архиепископ, после мессы разошёлся не весь, узнав, что в церкви еще, что то намечается. А ещё там были все люди солдата: Ёган, Сыч, Брунхильда, Агнес, брат Ипполит и Роха пришёл, и Полески, и Рудермаер. Для всех, то, что происходило, было полной неожиданностью, только Ёган был в курсе. Но принёс алое сюрко и подушку, для коленопреклонения и позолоченные шпоры. Пел хор, в этом прекрасном и большом храме был прекрасный хор. Архиепископ во всём своём облачении рукою призвал солдата к себе. Волков уже был облачён в красное сюрко. Он всю мессу был в нём. И когда к нему подошли два отца Церкви и повели его к алтарю, у котором стоял архиепископ, у солдата перехватило дух. Да так, что жарко ему стало, и звуки шли, словно издалека, и в ногах его случилась слабость, и хромать он стал заметно сильнее. Он не мог понять даже, наяву ли всё это происходит. Он оглядывался. Видел лица своих людей, видел вылезшие от удивления глаза Игнасио Рохи и понимал, что это явь. А архиепископ улыбаясь взял его руки в свои ласково. И как по команде хор стих, в соборе повисла тишина, и святой отец зычно произнёс, так, что было слышно в самом дальнем углу храма:

– И сказал Господь: «По делам вашим воздастся вам». Так прими сын мой то, что заслужил!

И грянул хор, так красиво и торжественно, что Волков едва мог дышать от волнения. Кто то подложил перед ним подушку красную, кто то заставил его поставить на неё колени, хор снова смолк, а архиепископ стал читать молитвы над ним. Но он их не слышал. Склонив голову, и глядя на богатые туфли курфюрста-архиепископа он думал:

«Господи, со мной ли это происходит, не сон ли это»?

Он не знал, сколько это всё продолжалась, и пришёл в себя, только получив хороший удар по шее. И услышал слова архиепископа:

– И пусть удар сей будет последний, на который ты не ответишь.

И снова грянул хор, а его подняли с колен, перед ним поставили скамейку, он не мог понять для чего, пока одну его ногу, прислуживающий отец, не поставил на неё. Сам архиепископ во всём своём тяжёлом облачении склонился перед ним и стал на его сапог одевать шпору позолоченную. Затем тоже произошло и с другой ногой, солдат едва выстоял на своей больной ноге, пока курфюрст одевал, на его сапог вторую шпору. Тут же, один из прислужников снял с него пояс с мечом, и с молитвой понёс его вокруг алтаря, обнёс и передал меч архиепископу. И тот также с молитвой повязал его солдату. Потом его снова поставили на колени на подушку, а синьор города Ланна возложил ему на плечо свой меч и произнёс.

– Отныне ты рыцарь Господа и брат наш.

Солдат встал и стоял, не шевелясь, а архиепископ целовал его двукратно, говорил, держа руки свои на плечах Волкова:

– Слышал я, что ты без комиссара инквизиции и без суда ведьму сжёг.

– Я… нет… то есть, да…– растерялся Волков.

– Порыв души верный, но всё должно быть по закону Божьему.

– Я…я…– заикался солдат.

– Пусть на гербе у тебя будет факел,– произнёс архиепископ тихо.

Кто-то шепнул солдату сзади:

– Целуйте руку архиепископа.

Солдат стал на колено, даже боли в ноге не почувствовал, и поцеловал руку, а архиепископ поднял его и ещё раз двукратно поцеловал и крепко обнял, после чего произнёс громко:

– Братья-рыцари свершите акколаду. Теперь это брат наш.

Волков стоял как в тумане, а к нему стали подходить люди, крепкие, суровые, у кого лицо в шрамах, у кого фаланг на руках не хватало, они жали ему руку, называли имя своё и крепко обнимали, и целовали дважды, говорили:

– Рад, что вы теперь с нами, брат.

– Добро пожаловать, брат.

И ещё что то и ещё.

Солдат, вернее уже кавалер, их имён не запоминал, не мог он в таком состоянии, что то запомнить, он едва дышал от переполнявших его чувств, и глаза его были наполнены слезами. Их приходилось вытирать незаметно. И он не мог ничего отвечать этим заслуженным людям, обнимал их молча и крепко. Ни когда в жизни у него не было слёз, даже когда за день, за один день, в проломе стены полегла треть его близких и друзей, его глаза не увлажнились, а тут…

Он и не помнил, как всё закончилось, как стали расходится добрые люди архиепископа, и священники и церковные служки, а к нему подошли его люди. Стали поздравлять его. У Брунхильды и Агнес глаза тоже были мокры. А Ёган и Сыч ужасно гордились им. А вот Роха бурчал тихо:

– Пусть теперь рассказывает кому угодно, что он не ловкач и проныра. Чёртов, Фолькоф, ну ловкач… Рыцаря получил, чёртов мошенник…

Пока новоиспечённый кавалер принимал поздравления своих людей, один неприметный монах принёс ему бумагу.

Волков развернул её и прочёл:

«Сего дня, сего года Август Вильгельм герцог фон Вуперталь, граф фон Филенбург архиепископ и курфюрст Ланна даровал милость свою и произвёл в рыцарское достоинство доброго человека, славного деяниями своими, который зовётся Иероним Фолькоф.