Елена Асеева - Ловчие сети [СИ]

Честно сказать, вначале я даже не мог разобраться, есть ли у этой: сущности, естества, сути, сердцевины, субстанции, глаза? Однако я видел!

Есть ли рот, нос? Но вроде что-то открывалось… а вскоре я смог разглядеть прозрачный край своего широкого носа.

И даже, как оказалось, я слышал звук… звук шумящего за окном дождя, правда уже без грома и рассекающего неба молний.

Вдруг позади меня что-то тихо скрипнуло… так, словно приоткрыли дверь, укрепленную на тугих трескучих петлях. Я оглянулся и увидел стеклянную лестницу с широкими ступенями, ограненную с одной стороны изящными, также из стекла перилами. Лестница извиваясь, вроде лабиринта уходила куда-то вверх, точно в потолок, но на самом деле в серую даль. Тихо, тихо позвякивала лестница, и казалось, то едва ощутимо соприкасаются друг с другом хрустальные бокалы… и чудилось мне в этом звуке настойчивое приглашение.

«Умер!» — вновь повторил я и, повернувшись, глянул с обидой и болью на свое тело, каковое хоть и почернело, хоть и вздрагивало, но продолжало обрывисто, вроде захлебываясь водой, дышать… а следовательно, все же было живо.

«Нет, жив!» — облегченно выдохнул я.

Мне было известно, что в квартире кроме меня были еще папа и мама, и они обязательно придут мне на помощь, услышав или увидев, что со мной произошло, а потому я опять развернулся к лестнице, обдумывая, остаться ли здесь… подле моего тела или пока есть такая возможность сходить и посмотреть, что там на той лестнице и там, куда она ведет.

Еще миг я медлил, тревожно озираясь и возмущаясь бездействию родителей, а потом, все же решившись, ступил тем, что было у меня вместо ног, на первую ступеньку. И тотчас мой длинный наряд, похожий на больничное белье, оканчивающейся у пола, укоротился, из-под него выступили мои толстоватые короткие ноги, правда того же прозрачного цвета, а после от наряда отделились мои прозрачные руки, такие же толстоватые и короткие. Пара секунд, и больничное белье полностью пропало, уступив место моему телу с таким же, как и у живой плоти, выпученным вперед животиком и со складкой под угловатым подбородком. У меня, к моему же удивлению, стали проглядывать тонкие белые волосы, обильно покрывающие грудь, плечи, руки и ноги… и на моем прозрачном теле они выглядели более заметно и точно темнее. Вообще, пришел я к выводу, теперь моя сущность полностью соответствовала моему телу, тому самому, что лежало на полу, всеми силами стараясь выжить.

Я сделал еще один шаг, ступив ногой на следующую ступеньку, и вновь обернулся… Мое тело все еще подергивалось, однако теперь оно стало как-то ровнее и спокойнее дышать.

«Ну где же вы, в самом деле!» — возмущенно сказал я, обращаясь к родителям, которые не очень-то спешили прийти мне на помощь, будто не слышали или не чувствовали того, что со мной произошло.

Я бросил взгляд на межкомнатную дверь, что отгораживала меня от всего иного, и увидел, как она резко открылась, и на пороге комнаты появилась перепуганная мама да громко закричала. А я, облегченно вздохнув, двинулся по лестнице, которая стала делаться все круче и круче, и казавшийся оттуда снизу извилистый лабиринт стал теперь ничем иным как вертикально уходящими вверх ступенями, утопающими в неясной серости.

По мере моего подъема, а это всего лишь пара ступеней, очертания моей комнаты исчезли, и, глянув назад, я уже видел шиферную крышу трехэтажного дома, в котором находилась наша квартира, видел двор и бело-красную машину скорой помощи, что заезжала с проезжей части.

Теперь я успокоено улыбнулся, понимая, что приехавшие врачи помогут мне, а потому время моего пребывания на этой необыкновенной лестнице ограничено, и если я хочу посмотреть, куда она ведет, мне надо поторопиться.

Я сделал торопливый шаг вперед, тело мое покачнулось, а нога чуть не съехала вниз по гладкой поверхности стеклянной ступеньки, словно намереваясь повалить меня, и чтобы не упасть, я поспешно схватился рукой за резные перила с широкими поручнями и вертикальными спирально-закрученными балясинами. И удержавшись, оперся о ступеньку двумя ногами да выпрямился, испуганно переводя дух… а потом обратил внимание на гладь стеклянных поручней, украшенных огромными, почти в половину ладони, желтыми камнями, напоминающими пауков с растопыренными в разные стороны ножками, маленькими черными глазками-крупинками (два из которых были очень хорошо видны и ярко переливались) да чудными коричневыми полосками на брюшке. Протянув палец правой руки, я провел по брюшку паучка, а тот внезапно ожил, зашевелил своими длинными ножками и выстрелил из конца своего брюшка прямо в меня тончайшей кремовой липкой паутинкой. И хотя я поспешно убрал от него руку, а он сейчас же замер, вроде как умер, но паутинка, выпущенная им, все же достигла моего указательного пальца и, упав на него сверху, мгновенно опутала его, оплела. Да, прямо на глазах мой палец как-то неестественно похудел и удлинился, а после и совсем сменил цвет, превратившись в нежно-кремовый.

Глядя на такое превращение, я онемел и испугался, еще бы, ведь теперь мой палец был почти на треть длиннее, чем мой средний, и был он какой-то странной формы, будто заостренный на конце.

«Надо же…,» — задумчиво выдохнул я и покачал головой, потому что меня такой палец совсем не устраивал.

И благоразумно убрав свою руку с длиннющим пальцем в сторону, да стараясь больше не оступаться и не касаться этих поглядывающих на меня пауков, двинулся дальше вверх по лестнице.

Позади меня, впереди и с боков парила какая-то серость, она, словно широченные лучи солнца, выбивалась из какого-то далекого источника и, долетая до меня, укрывала и лестницу, и ступени, и меня своей серостью. И если позади меня лучи падали кусками или бликами, то передо мной они ложились размашистыми полосами. Да и сами эти лучи, низвергающиеся из вышины, хотя и были бледно-серыми, но окаймлялись по краям тонкой линией иного цвета. И те цвета поражали мой взгляд своей насыщенностью и какой-то другой, не схожей с нашим миром, цветовой гаммой, хотя отдаленно они напоминали фиолетовые, голубые, зеленые и синие цвета. Окантовка луча сияла лишь одним цветом с определенным оттенком, не схожим с цветами других окантовок.

Ступени, по которым я поднимался были очень крутыми и широкими, а их края, точно лезвие ножа, зрились необычайно острыми. И подымаясь наверх, я все время опасался поранить стопу, наступив на край ступени… хотя, наверно, я зря тревожился. Разве может прозрачная сущность пораниться? Однако после того, что случилось с пальцем, я стал осторожней.

В воздухе, который я не мог вдыхать, но который присутствовал в этих серых лучах потому, как переносил запахи, стоял очень нежный цветочный аромат, так пахнет в мае цветущая сирень.