Жан Рэ - Семь Замков Морского Царя [Романы, рассказы]

Годы жизни святого Себальда, уроженца этих краев и покровителя Нюрнберга, приходятся на период с VIII по X век.

Точную дату установить невозможно, и все, сказанное о нем, является или предположениями, или ложью.

Его праздник отмечается в августе; в действительности, он приходится не на день, а на ночь: St-Sebaldusnacht [21] Ночь святого Себальда ( нем .). находится между Mercredi des Cendres [22] «Среда пепла» ( фр .), день покаяния, с которого начинается пост у католиков. В 2018 году приходится на 14 февраля. и днем Sainte-Gertrude [23] Святая Гертруда, покровительница франков, жившая в VII веке, вторая аббатиса аббатства Нивеле (Бельгия), основательница и покровительница города Нивеле; ее день отмечается 17 марта. римской церкви.

Эти четкие и сжатые фразы можно было бы, наверное, прочитать в любой обычной энциклопедии; однако, они извлечены из кодекса черной магии XIV века, приписываемого Захариусу Зентлю. Известны его прозвища: «Маг», «Халдеец», «Властелин звезд», «Советник дьявола» и другие.

— По правде говоря, ты был крещен как Генрих, но более достойно называть тебя Карл-Хейнц — так зовут курфюрста Франконии, когда его представляют иностранцам.

Так говорил бывший судья Пробст, единственный в этот вечер гость гостиницы «Sankt Sebaldus» в Нюрнберге, и Генрих, хозяин гостиницы, согласно кивал головой, как он это делал всегда и по любому поводу.

Пробст, пожилой мужчина с лысым черепом, придвинулся поближе к огромному камину, стараясь не потерять ни одной частички тепла. Он терпеливо дожидался вечернего меню.

Неожиданно он указал на потолок из массивных дубовых балок и сказал, наклонив голову набок, словно прислушивающийся попугай:

— Твой новый клиент передвигается тяжело, как человек солидного веса. И он наверняка увеличит его, когда познакомится с кухней Мариельды…

— Он пастор, и он кажется мне человеком благородного происхождения, — сказал Карл-Хейнц.

— Он папист, этот пастор. Как правило, эти люди хорошо выглядят, и у них всегда прекрасный аппетит. Не сомневаюсь, это не тот человек, который за обеденным столом удовлетворится супом с капустой, жареной сосиской и картофельным салатом, как наш пастор Ранункель, добрый лютеранин и трезвенник, словно он святой.

— И такой скупердяй, что забывает о чести, — проворчал Карл-Хейнц. — Этой осенью он принимал здесь епископа, тоже гугенота, как он сам. И что я ему подал, как вы думаете?

— Так рассказывай же, — взмолился старый Пробст, во взгляде которого наряду с огоньком любопытства вспыхнула зависть. — Люблю слушать аппетитные истории.

— Вот меню: суп из жирного каплуна, горка раков, шартрез из телятины и свинины, паштет из куропатки…

— Прошу вас, Карл-Хейнц, хватит!.. Я просто умру от зависти…

— Я подавал им вина, рейнское, французское и некарское, а также персиковую настойку, на персиках, выдержанных тридцать лет в старой водке. Так вот, за этот царский обед Ранункель не заплатил мне ни одного су!

— Надо было обратиться с жалобой в суд! — воскликнул Пробст.

— Увы! Вас там уже не было, чтобы обеспечить справедливый суд… Да и кто, будь он судья, или кто угодно, решился бы взяться за это дело, потребовав деньги от Ранункеля, благородного пастора и тайного колдуна!

— Мариельда сегодня не торопится разводить огонь, — пробормотал старый юрист. — Может быть, я расскажу тебе о некоторых моих экспромтах, которых у меня скоро наберется на целую книгу? Потом ее можно будет напечатать и продавать за хорошую цену!

Карл-Хейнц кивнул. В юности он знавал добрых владельцев гостиниц, покровительствовавших поэтам и платившим им за декламацию поэм кувшином белого вина и поджаренной сосиской.

Герр Пробст извлек из кармана длинный лист и принялся громко читать:

— Я прошел по Бэрмуттерштрассе в компании с типом по клинке Пудель, потому что больше никто в университете так не походил на собачонку, маленькую и толстую…

— Остановись, герр Пробст! — вскричал Карл-Хейнц. — Уже много лет, как этой улицы не существует, о чем, разумеется, не стоит жалеть, потому что на ней встречалась весьма недостойная публика. А Пудель… Кажется, я когда-то знавал его, маленького, толстого и глупого… Не знаю, куда он потом исчез.

— Дослушайте мой экспромт до конца, Карл-Хейнц. Мне кажется, он объяснит вам кое-что…

— Было темно и холодно, и когда мы проходили мимо харчевни Флейшфрессера, не сводя с ее дверей голодных глаз, этот неприятный тип крикнул нам: «У меня сегодня нет для вас еды, нет ничего!»

Мы направились к рыбному рынку, и пока я безуспешно искал хотя бы остатки от сухой селедки, Пудель исчез. Вернувшись на Бэрмуттерштрассе, я удивился, почувствовав сильный аппетитный запах жаркого, доносившийся из заведения отца Флейшфрессера.

Я распахнул дверь ударом ноги и крикнул: «Жратвы, да побыстрее, мерзкий лгун!»

Флейшфрессер тут же поставил передо мной большое блюдо жареного мяса в соусе, и когда я сообщил ему, что буду есть в кредит, он ответил, что я могу и выпить таким же образом. И он тут же налил мне полвельты коричневого пива.

Я никогда больше не встречал Пуделя; впрочем, мне было наплевать на это до того дня, когда юный Флейшфрессер появился перед нами в уголовном суде Нюрнберга в ходе рассмотрения довольно зловещего дела. Его обвиняли в том, что он использовал для приготовления жаркого, тушеного мяса, паштетов и колбас некоторых своих достаточно откормленных клиентов.

Тогда я вспомнил о Пуделе и нашем обильном пиршестве; ругая себя за неблагодарность из-за предоставленного тогда кредита, я все же ничего не сделал, чтобы спасти Флейшфрессера от знакомства с палачом.

— Я вспоминаю эту жуткую историю, — сказал Генрих, — хотя я только слышал разговоры о ней, потому что моя матушка, святая женщина, еще не позволила мне увидеть солнце и познакомиться с оплеухами к тому моменту, когда людоеду отрубили голову. Позднее я знавал одного мелкого торгаша, который утверждал, что никогда не пробовал ничего вкуснее, чем паштет из кухни Флейшфрессера.

Герр Пробст свернул лист бумаги, засунул его в карман и посмотрел на качавшиеся под порывами ветра ставни.

— Нет лучше барометра, чем твоя вывеска, Карл-Хейнц. Только прислушайся, как она скрипит!.. Она на сутки опережает любое хитроумное устройство с ртутью. Видать, наступающая ночь будет ужасной.

— С каких это пор, — печально вздохнул Карл-Хейнц, — ночь святого Себальда оказывается не ужасной?

Примерно то же самое сказала вполголоса Мариельда, достававшая из печи золотившиеся там, как и полагается, три гусиных тушки. В этот момент отец Транквиллен осторожно толкнул дверь на кухню.