Елена Арсеньева - Черная карта судьбы

В студенческие годы они с Леонтием были на практике в УВД Центрального района, потом их распределили в Кировский райотдел, но связи с Кириллом Портновым они не теряли и как-то раз вместе зашли к нему на работу повидаться. И тот рассказал им о деле, которым начал было заниматься, да оно раскрылось само собой.

Некий инженер некоего проектного института захотел новые джинсы. Не индийские, не самопальные, а фирменные. «Левайс», к примеру. Один его знакомый сказал, что знакомый его знакомого знает выход на фарцовщика, который знает выход на парня, у которого такие джинсы есть, причем не одни. Короче, спекулирует партиями. Поскольку приятели инженера тоже хотели носить американские джинсы, поэтому партия собралась. Ему вручили требуемую сумму, чтобы сходил, купил и осчастливил товарищей по работе.

Связник, то есть знакомый, бывший, в свою очередь, знакомым еще одного знакомого, привел его в обшарпанный двухэтажный дом близ Орлова поля. Дверь открылась, на площадку вышел парень интеллигентного вида в халате, пижамных штанах и тапочках. Он постоянно кхекал, горло было обвязано шерстяным платком. Войти не пригласил, объяснив, что вся семья простыла, неохота заразить добрых людей. Вынес пару джинсов для демонстрации. Все было на месте: ткань должной грубости и голубизны, молнии, болты, лейбл… У инженера радостно забилось сердце.

— Давайте деньги, — сказал хозяин. — Пошли, заберешь товар, — велел знакомому знакомых. — Я больше на холод выходить не хочу. А вы подождите, — предупредил клиента.

Оба скрылись за дверью, инженер ждал… сначала терпеливо, потом нетерпеливо, потом деликатно толкнул дверь.

Она открылась.

Перед инженером открылся выход на черную лестницу, которая, в свою очередь, вела в проходной двор.

Конечно, он отнес заявление к милицию. Конечно, было открыто дело. Кирилл Портнов начал было распутывать сложную цепочку «знакомых знакомых», как вдруг буквально на другой день явился гражданин Всеславский Вячеслав Васильевич и заявил, что хочет признаться в своей противоправной деятельности. Он дал показания, и стало ясно, что это и был тот самый кхекающий интеллигент в халате, который нагрел инженера и его коллег на немаленькую сумму. Всеславский был словно не в себе — его била дрожь, язык заплетался, словно от страха, а лицо и тело было покрыто ожогами. Его отвели в КПЗ, где он скорчился в углу, нервно дергаясь, когда кто-то входил.

Его-то довольнехонький Кирилл и решил показать Лизе и Леонтию.

Но при виде Лизы — она, конечно, была в форме — Всеславский вдруг пришел в ярость. Схватился за решетку и, глядя на девушку с ненавистью, крикнул: «Еще одна ведьма! Все бабы мечтают мужиков загнобить!» — и свалился без сознания.

Конечно, Лиза была тогда в шоке. Ведьма?! Почему?!

Она постаралась поскорей забыть этот неприятный случай. Однако даже в ту пугающую минуту ее поразили черные глаза этого лохматого, небритого, какого-то замурзанного «обличителя». Она не спрашивала о его дальнейшей судьбе у Сергея, ничего не знала о нем до тех пор, пока не столкнулась с ним лицом к лицу на улице Калинина. Но иногда думала: кто она, та женщина, которая заставила его так возненавидеть всех остальных? Что она ему сделала?!

— Прибыли, — сообщил Комаров. — Ты не передумала?

Лиза покачала головой.

— Тогда пошли, — вздохнул Леонтий и открыл дверцу «уазика», который стоял около зеленого забора краевой «дурки».

«Да пропади оно все пропадом! Ты говоришь, Ванька, чтобы я не пил. А как тут не пить?! Тут не просто выпьешь — тут запьешь! Сроду у меня такого беспокойного покойника не было… Сам патологоанатом чуть в обморок не упал, а он уж всякого навидался. Вскрывают его, значит, а он визжит громче пилы! А у него уже мозг из черепушки вынули! А он визжит и ревет! Говорю, даже у Всеславского нервы сдали! Хватит с меня, уйду, пускай в морг другого сторожа ищут!»

Люсьена снова и снова воскрешала в памяти эти слова, ужасаясь им, восторгаясь ими, упиваясь каждым из них, словно хмельным напитком. Да, отец и после смерти был способен повергнуть в ужас кого угодно! И этот ужас был таков, что запечатлелся даже в памяти постороннего человека, Сергея Сергеева, который не мог забыть жутких детских впечатлений.

Отец! Люсьена любила его мертвым даже больше, чем живого. Ныне он был близок ей как никогда. Теперь она знала, что не ошиблась там, около кабинета учебных пособий! Ах, как ей хотелось как можно скорей, немедленно раздобыть то, что она там увидела! Ведь это была кисть левой руки ее отца!

Глупцы и слепцы, называемые обычными людьми, конечно, считали, что это только какая-то там кость, но для Люсьены это был артефакт огромного значения, который она хотела раздобыть во что бы то ни стало! Она готова была отдать этому все свои силы, даже рискуя лишиться многих из них, потому что понимала, какие новые возможности могут открыться для нее, заполучи она в свои руки эту бесценную «кость»… Однако присутствие в мединституте Морозова пугало ее. Правда, казалось странным, что он не чувствует опасности, которая таится в этом кабинете. Или Александр Морозов не так уж страшен Люсьене Абрамец, как ей показалось при первой встрече? Хотя, возможно, проникающая, устрашающая сила руки усиливается только в присутствии человека, с которой у этой руки связь на уровне ДНК, то есть в присутствии Люсьены? Это было вероятнее всего, поэтому она решила раздобыть артефакт, когда будет уверена в своей безопасности.

Однако что стало с остальными частями тела отца? На какие учебные пособия они пошли? Где находятся теперь? Ах, если бы удалось добраться до его черепа! Тогда способности Люсьены стали бы и в самом деле безграничными. То же произошло бы, если бы она смогла добраться до его сердца или мозга, пусть даже заспиртованных. Но их в кабинете учебных пособий не было — Люсьена видела только руку своего отца.

Как узнать, где они находятся? Люсьена знала как. Пробраться в воспоминания патологоанатома, как его там… Всеславского!

Она начала расспрашивать Сергеева. Он был уже так выдрессирован Люсьеной, что вопрос «почему ты меня спрашиваешь?» ему даже в голову не мог прийти. Он стал наркоманом плотских наслаждений, он был зависим от Люсьены духовно и физически, но также и интеллектуально, ибо когда она допускала его в свои замыслы… О, совсем чуть-чуть, слегка, позволив заглянуть в них, так сказать, в щелку, одним глазком, Сергеев приходил в неистовый восторг. Известие о том, что Люсьена собирается отомстить за него (как бы не так, за него!) ненавистному Морозову, приводила Сергеева в восторг. Он даже не задавался вопросом, за что следует мстить его бывшему научному руководителю и предмету преклонения. Морозов не сказал ему ни одного слова упрека за то выступление на конференции. Мысль, что Морозов оклеветал его перед всем институтом, была внушена ему Люсьеной в первую же их ночь. Ей не было бы толку от Сергеева, который находился бы под одновременным влиянием ее и Морозова! Сергеев был нужен ей весь, от мыслей и сердца до тела. Однако его молодая, неутомимая, да еще и постоянно взбадриваемая ею плоть разожгла, сделала Люсьену ненасытной, и она все чаще думала о том, что ей нужен был бы кто-то еще — еще один мужчина, не столь покорный ее внушениям, как Сергеев, который, кажется, безропотно стерпел бы, если бы она на его глазах отдавалась хоть целой роте солдат, лишь бы и он участвовал в этой неутомимой любовной схватке. Нет, Люсьене нужен был другой мужчина — враз покорный и строптивый, который, по ее воле, мог бы соучаствовать в сексе с ней и Сергеевым, а получив свободу, бешено ревновал бы, дрался бы за нее, а может быть, избил бы ее. Эта женщина, страстно стремившаяся к абсолютной власти над людьми, была бы не прочь рабски подчиняться какому-нибудь мужчине, даже пресмыкаться перед ним… Разумеется, если бы могла через минуту возобладать над ним и швырнуть к своим ногам.