Филиппа Грегори - Дорогами тьмы [litres]

Из своей засады Фрейзе прекрасно видел ее, лежащую, словно нищенка, среди остальных танцоров. Держась в тени и не попадаясь никому на глаза, Фрейзе выжидал, прислонясь к стволу дерева. Он не знал, как подобраться к ней поближе, не знал, сможет ли увести ее незаметно и тихо, не всполошив скрипача, не потревожив барабанщика. С другой стороны, понимал он, промедление смерти подобно. Это первый привал, который они сделали за целый день изнурительных танцев, а с каждым часом они все дальше и дальше удаляются от города, от друзей и помощи.

Куда направляются они, Фрейзе понятия не имел, однако воображение рисовало ему картины одна страшнее другой: то горную пропасть, то бездонную шахту и падающие вниз тела танцоров. Он вспоминал рассказ жены лорда Варгартена о флейтисте, заманившем детишек к горе, которая расступилась, впустила их внутрь и снова закрылась. Одна только мысль, что скрипач с барабанщиком ведут Изольду на самый край света, где всех их поглотит бездна, вгоняла его в трепет.

Надо бы привлечь ее внимание, разлучить с танцорами, пока они мирно спят. Фрейзе осторожно поднялся и осмотрелся. Казалось, все крепко спали. Скрипач, наскучив стеречь своих подопечных, распластался по земле, обняв скрипку и прижав к груди смычок. Барабанщик дремал, подпирая ствол дерева и свесив голову на грудь. Танцоры, измученные и умаянные до полусмерти, спали там, где подкосились их усталые ноги, получившие приказ отдыхать. Возможно, лучшего шанса вырвать Изольду из лап танцевальной шайки и не предвидится.

Фрейзе сложил губы трубочкой и свистнул тихо, но отчетливо – таким свистом он обычно призывал Руфино, и Изольда, конечно же, слышала его сотню раз. И сейчас она тоже услышала его. Пронзив пелену ее тяжкого сна, свист разбудил ее. Изольда приподнялась и, опершись на локоть, пристально вгляделась в тьму леса, туда, откуда раздался свист, знакомый и любимый, как трель соловья. Фрейзе выступил из-под покрова деревьев на залитую солнцем полянку, чтобы Изольда смогла хорошенько его рассмотреть. Поднял руку, помахал ей, улыбнулся.

Она оборотила к нему отрешенное лицо, и Фрейзе сковал леденящий душу страх. Она смотрела на него, как на пустое место, как на чужака, – безразлично и равнодушно. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном, но ничего не выражающем лице ее, ни единой мысли, искорки, радости узнавания не промелькнуло в остекленевших глазах ее, глазах рыбы. Томительно долго она глядела на него своими голубыми бесстрастными глазами – так обычно глядят на незнакомца, мерзкого безродного пришельца. Затем, словно сочтя его мороком сна, она опрокинулась на палые листья и погрузилась в забытье.

Фрейзе кинулся в спасительную тьму леса к своему дереву. Он должен был присесть, почувствовать спиной теплую древесину, ноги его дрожали и подгибались. Его обуял ужас.

Лука бережно перенес находящуюся в обморочном состоянии Ишрак вниз, в солнечную комнату и положил ее на кровать. Он растер ей руки, казавшиеся ледышками, снова приложил ухо к ее груди в надежде услышать сердцебиение. И он услышал его, тихий-тихий, слабый-слабый глухой удар, ничуть не похожий на мощный, ровный перестук сердца девушки, которую он знал, ничуть не похожий на неукротимое биение жизни верной подруги – несдержанной и своевольной, как стрела носящейся по городу, предпочитающей лучше прыгнуть с крыши в темные глубокие воды, чем позволить себя арестовать. И такой девушке суждено умереть! Немыслимо! Каким твердым был ее взгляд, припомнил Лука, когда она натягивала тетиву луку, какими крепкими были ее объятия, когда она утешала его, погрузившегося в пучину отчаяния.

Он приблизил ухо к ее носу, чтобы еще раз услышать слабое дыхание, присел на краешек постели рядом с ее застывшим телом и прошептал:

– Ишрак, именем Бога заклинаю тебя, не покидай меня.

Казалось, прошли часы, прежде чем дверь отворилась, и Лука в ужасе вскочил с постели. На пороге стояла сама Смерть. Долговязая, в высокой черной остроконечной шляпе и белой маске с длинным носом, напоминающим клюв птицы, оставляющей на лице лишь узкие прорези для глаз. С головы до ног Она была закутана в широкополый плащ, черный, как соболиный мех.

– Прочь! – заорал Лука. – Не подходи!

– Это врач, – утихомирил его брат Пьетро, заходя в комнату. – Клюв маски заполнен лекарственными травами, чтобы защитить доктора от чумы.

– Снимите, – бросил Лука. – Никакой чумы у нас нет, есть только упавшая в обморок девушка, и она снова лишится сознания, если увидит вас в этом маскарадном костюме.

Медленно лекарь стянул с лица клювастую маску и выдавил из себя жалкую улыбку.

– А почему она упала в обморок?

– Мы не знаем. Возможно, здесь побывали танцоры, – пояснил брат Пьетро. – Я нащупал пульс. Она еще дышит, мы полагаем.

– Отворим ей кровь, – предложил лекарь, даже не взглянув на Ишрак.

– Нет, – решительно возразил Лука. Врач изумленно вытаращился на него, но Лука стоял на своем: – Она почти не дышит, у нее нитевидный пульс, сердце еле бьется. Она с таким трудом сражается за жизнь, а вы предлагаете обескровить ее?

– Это придаст ей сил, – произнес доктор как само собой разумеющееся. – Приведет ее в чувство. Если хотите, можем испробовать прижигание. Я приложу накаленные докрасна куски железа ей на руки и ноги.

– Мы не причиним ей боли, – нахмурился Лука.

Лекарь с сожалением посмотрел на него.

– Насколько понимаю, вы совершенно не сведущи в медицине. Она слаба, нужно разбудить ее разум. Чтобы вернуть ее к жизни, необходима встряска, потрясение.

– Не знаю. В любом случае никакого кровопускания, прижигания, никаких истязаний плоти.

Врач с надеждой посмотрел на брата Пьетро, взывая к его житейскому опыту.

– Она умрет, если мы ничего не предпримем. Я уверен, ее надо взбодрить. Только резкая и мучительная боль приведет ее в чувства.

– У брата Луки особый дар. К пониманию всего… даже тайного и неизведанного, – замялся монах. – А с этой леди всегда обращались учтиво и бережно. Невозможно причинить ей боль. Да и кто бы на подобное решился?

– Да хотя бы повивальная бабка, которая мертвецов обряжает. Прикажем ей вытащить леди из постели и отколошматить. Хотите?

– Нет! – гаркнул Лука, теряя последние крупицы терпения. – Вы глухой? Мы не будет подвергать ее пыткам. Я не позволю издеваться над ней. Я запрещаю.

Врачеватель уныло развел руками, словно он перепробовал все средства, имевшиеся в его медицинском багаже.

– Может, попробуем расходить ее?

– Это как? – спросил Лука.

– Наймем женщин, они попарно станут волочить ее по площади, пока ноги не понесут ее самостоятельно.

Лука схватился за голову.

– Неужели у вас нет никаких лечебных снадобий? Травяных отваров? Неужели у вас нет никаких мыслей о том, что с ней стряслось и как ее лечить? Неужели все, что вы можете предложить, это терзать ее и мучить? Вы не лекарь, вы коновал, вам бы бессловесных тварей пользовать своими живодерскими методами.