Дженнифер Макмахон - Огненная дева

Самое пугающее изобретение ее отца стоит на верстаке, покрытое белой холстиной, как труп. Но сейчас папа не работает с этой машиной. Его внимание сосредоточено на чем-то еще.

– Над чем ты работаешь? – спрашивает Некко.

Механизм под брезентом содрогается, потом начинает двигаться, слегка поднимаясь и опадая, как будто он дышит. Она слышит глухое потрескивание статического электричества.

Некко хочет убежать, но вместо этого заставляет себя двигаться вперед, переставляя ноги, словно идет по льду за отцом. На нем кожаный фартук, рабочая джинсовая рубашка и грязные штаны цвета хаки. Его правая рука опускается на верстак: он держит большую швейную иглу. В левой руке что-то спрятано, но Некко пока не может это увидеть.

– Папа? – говорит она и легко кладет ладонь ему на спину.

Он поворачивается, и Некко пытается закричать, но не может издать ни звука. Вместо левого глаза у него толстый телескопический монокль, пришитый к глазнице плотной черной ниткой. По щеке отца течет кровь.

Он раскрывает левую руку и показывает ладонь, где лежит его глазное яблоко – знакомый шарик с темной радужкой, который смотрит на нее.

– Это для того, чтобы присматривать за тобой, – говорит он.

Некко просыпается с сильно бьющимся сердцем, солнечный свет бьет ей в лицо. Лучи падают через треснувшее ветровое стекло «Понтиака»; свет такой яркий, что кажется, будто он пульсирует и мерцает, как близкий огонь. Около минуты Некко просто лежит, греясь на солнце и отгоняя ужасные образы из сна. Она слышат, как дети на улице торопятся в школу. Звонит церковный колокол: динь-дон, динь-дон.

Некко слушает перезвон, думает о церкви и о том, что никогда не была внутри. Потом ей на ум приходит какая-то глупость: металлическая открывалка для бутылок с магнитом на обратной стороне, прилепленная к глянцевито-белому холодильнику. Они пользовались ею для того, чтобы открывать банки сока, бутылки лимонада и любимого имбирного пива Эррола. Мама называла открывалку «церковным ключом», и это казалось забавным, как будто церковь была большой бутылкой, ожидающей, когда ее откроют.

Потом Некко вспоминает о ключе на шее у Гермеса. О таинственной вещи, которую он собирается ей показать. Некко начинает нервничать, и волосы по всему телу встают дыбом; ей не нравятся сюрпризы. Но, может быть, это приятный сюрприз? Может быть, обещание Гермеса сбудется, и все будет хорошо? Она перекатывается на бок, собираясь разбудить этого засоню, который отведет ее к своему большому секрету.

С ее губ срывается крик, прежде чем она успевает справиться с собой. Это настоящий крик: пронзительный и безумный. Такой звук не может исходить от нее. Это не она кричала.

Гермес лежит на спине, восковой и неподвижный, как манекен. Его лицо покрыто вязкой кровью, заляпавшей рубашку, одеяло и даже ее собственную одежду.

В его левой глазнице торчит розовая вязальная спица.

Некко закрывает глаза и чувствует, как вода подхватывает ее огромной, мощной волной, превращая все остальное во тьму и холод, наполняя рот и легкие. Собственный крик кажется глухим и отдаленным. Голос из-под воды. Голос утопающего человека.

Потом появляются другие звуки. Приближаются дети, монахини и учителя. Они окружают автомобиль и заглядывают в окна, как в аквариум.

Их губы шевелятся, и сначала Некко не может понять, что они говорят. Не слышит их голоса из-за своего безумного крика.

Наконец их слова прорываются наружу.

– Он мертв! Она убила его!

Теперь кричит кто-то еще. Кого-то выворачивает наизнанку. Она из монахинь начинает молиться.

– Это одна из вязальных спиц, которые ей вчера подарила Тео, – верещит мальчишка в очках. – Она воткнула спицу ему в глаз! Я всегда знал, что она опасна.

Кто-то сообщает, что полиция уже в пути.

Мама говорила: « Никогда не верь жужубам. Ничего им не говори. Если они придут за тобой, беги».

Они пытались найти Некко после гибели мамы. Они задавали вопросы. Приходили в маленькую хижину под мостом, где она с мамой жили в хорошую погоду, и рылись в их вещах. Они допрашивали других Глотателей Пламени. Некко наблюдала за ними с другого берега реки. Она видела их и знала, что больше не должна возвращаться в маленький дом, который они построили из старых грузовых палет и плавника. У нее не было шансов вернуться и в другое их убежище, Зимний Дом. Она провела несколько недель, переходя с места на место и отсыпаясь под мостами или в старых канализационных тоннелях. Потом она познакомилась с Гермесом.

Она не позволит жужубам найти себя. Не сейчас. Только не так. Они отправят ее за решетку, не задавая никаких вопросов. «Взята с поличным», – скажут они, и она окажется в их власти – с руками, запятнанными кровью, со словами, которым никто не поверит.

Некко переводит дыхание и чувствует, что начинает двигаться, медленно, дергаясь и неуклюже, словно ее тело превратилось в марионетку, которой она управляет. Она находит на полу автомобиля рюкзак Гермеса и сует туда куклу Надежду. Вспоминает, что кукла могла открывать и закрывать глаза и поворачивать голову до того, как заржавели шестеренки. Теперь один ее глаз открыт, другой закрыт. Лицо грязное, волосы свалялись. Некко слышит вдалеке вой сирен и начинает двигаться быстрее. Она хватает золотой медальон с фотографией маленького папы с луком в руках и широким ремнем на поясе, в костюме Робин Гуда, зелено-коричневом, как дерево. Она натягивает сапоги, тянется за ножом и, не глядя в лицо Гермесу, аккуратно перерезает шнурок на его шее и прячет ключ.

Она перебирается на переднее сиденье, протягивает руку вниз, чтобы ухватить ранец с деньгами и таблетками, и тоже пихает его в рюкзак.

С ножом в руке она выбирается из «Понтиака»; дети вокруг разбегаются с криками.

– Господи, у нее нож!

Некоторые из них выбегают на улицу и стоят в тени церкви. Другие просто медленно пятятся, глядя на Огненную Деву. Они никогда не видели ничего подобного. Настоящего чудовища прямо перед собой.

Кровь на ее руках, кровь на рубашке. Пятна крови даже на спине, отчего ткань липнет к коже. Некко вдыхает сладковатый, железистый запах крови и думает, что ее может стошнить. Она делает еще один глубокий вдох.

Сирены приближаются. Жужубы скоро будут здесь.

С бешено колотящимся сердцем Некко надевает тяжелый черный рюкзак и пускается бежать. Ей кажется, что они попытаются остановить ее, но дети и монахини расступаются перед ней, словно море перед Моисеем.

Ее ноги работают быстро, как пружины; они выносят ее через проем в стене и посылают вдаль по переулку между лавкой автозапчастей и заброшенной булочной с разбитыми окнами. Некко лавирует между зданиями, ныряя в переулки и тупики, пробираясь через ограды, проскальзывая между мусорными баками и трейлерами с ранними утренними поставками, стоящими у разгрузочных доков.